Сергей Фомичев - Пророчество Предславы

— Чародейское подворье и поставили на останках той крепости, а нынешний кремль уже на останках подворья встал. А вон там, был дом Инязора, правителя Угармана. Сперва-то я у него воспитывался. Воина он во мне видел, но чародеи позже настояли им передать на обучение.

— Говорят, и Соловей-разбойник был среди твоих учителей? — спросил Борис.

— Недолго, — нахмурился Сокол. — Слишком рано покинул он город. Кабы не сгинул Соловей, отстояли бы тогда Угарман.

— А в наших песнях о нём нелестно отзываются.

Сокол улыбнулся.

— Не скажи. Даже в них почести ему отдают, — он припомнил и напел: — «А тут Соловью ему и славу поют, а й славу поют ему век по веку».

Потом добавил мрачно:

— Другим, а их сотни, что погибли в неравных боях, такой чести не досталось.

Сокол помолчал.

— Тяжело ходить по останкам предков, — вздохнул он. — Тяжело не узнавать мест, где в прежние времена играл, учился, жил. Всё здесь теперь по-другому.

— Ты, наверное, должен ненавидеть нас, потомков тех, кто разрушил твой родной город? — произнёс Борис. — Должен ненавидеть народ, что захватил эти земли и теперь живёт, словно всегда здесь жил…

— Нельзя ненавидеть народ, — возразил Сокол. — Сколько поколений считает этот город своей родиной? И они правы. А тех, кто повинен в злодействе, давно уже нет. Я не забыл обиды, но не собираюсь жить ею. Не то придётся уподобиться Мстителю и вымещать злобу на невиновных…

Невесёлая получилась прогулка.

Бычок, про которого заикнулся Рыжий, всё же объявился. На пятый день, после торжественной службы в храме за благополучное возвращение Бориса из странствия, Константин устроил застолье.

Вышло оно многолюдным. Всякий князь и боярин счёл за должное явиться. А где старшие собираются, туда и молодёжь завсегда тянет. Заметив среди нижегородцев знакомцев по битве возле Сосновки, Рыжий с вурдами поспешили к ним. Проходя мимо Румянца, Быстроног не удержался, клацнул зубами над ухом и подмигнул отпрянувшему в испуге парню.

— Здоров, боярин!

Пока тот искал достойный ответ, вурда и след простыл.

Приглашённый народ быстро сообразил, что пирушку князь затеял необычную. Возвращение блудного сына — повод, не больше. Заметили, что еды на столах довольно, а хмельного совсем ничего — горло промочить хватит, но набраться не получится. И гости необычные. Взять хотя бы колдуна мещёрского, что с княжичем из Пскова пришёл. Где это видано, чтобы православный князь чародеев привечал, подле себя усаживал? А Константин усадил, чем лишний раз подтвердил высокое положение того при дворе. Да и не один чародей к застолью пришёл, вместе с прислужниками своими волосатыми пожаловал. Ну, этих хоть подальше от набольших посадили, к боярским сынкам. А ещё рядом с князем настоятель Печёрский уселся, волком на колдуна глядя. Нечасто и священники на пиры хаживают. Ох, задумал что-то Константин Васильевич.

Дионисий с первого дня невзлюбил Сокола. Слишком уж вызывающим показалось ему внезапное появление и хороший приём поганого колдуна на княжеском дворе, давно и надёжно приведённом в лоно православной церкви. Священник избегал встреч с Соколом, а если случайно оказывался с ним в одном месте, то с вызовом уходил. Чародей только плечами в ответ пожимал, но было заметно, что ему это не слишком нравилось.

Сейчас же Дионисий князю перечить не стал, сел, где тот предложил. И чародей, воспользовался случаем, чтобы поговорить с непримиримым настоятелем. Благо оба ели умеренно, ртов не забивали.

Священник выглядел столь грозно и неприступно, что Сокол даже изменил своей давней привычке обращаться к отцам церкви исключительно по их мирским именам.

— Послушай, Дионисий, — сказал он, отставив кубок с разбавленным вином. — Я наслышан о твоём упорстве в вере и не пытаюсь смягчить его. Будь уверен, что и я этого не сделаю. Но давай оставим взаимную неприязнь до лучших времён. Наши разногласия не должны помешать борьбе с чёрной смертью…

Дионисий долго буравил чародея взглядом, даже дёрнулся было встать и уйти, не сказав ни слова, но потом вдруг передумал.

— Союз с дьяволом? — прошипел игумен. — Это может стоить дороже, чем смерть, пусть даже и чёрная. Это может стоить спасения души.

Константин прислушивался, хотя и делал вид, что увлечён весёлым рассказом князя Волынского.

— Не знаю, что ты подразумеваешь под дьяволом, под спасением, — возразил Сокол. — Но того, кто угрожает сейчас нашей земле, выпустили в мир твои единоверцы. Что это, как не союз с дьяволом? О каком спасении души можно вести речь, пользуясь услугами подобных тварей? И, кстати говоря, агарян тобою ненавистных, кто сюда привёл, не припомнишь ли?

— Тому, кто совершил это, воздастся сполна, — спокойно произнёс Дионисий, ощущая над поганым колдуном духовное превосходство.

— Воздастся? На страшном суде, надо полагать? — мрачно заметил Сокол. — Прекрасно! А как на счёт тысяч людей, которые умирают уже сейчас, и будут умирать дальше, пока ты уповаешь на божественный суд? Калика оказался честнее тебя, он поднял людей на борьбу и погиб, пытаясь защитить город. Он не думал тогда о лишнем пятнышке на белоснежном одеянии своей души, и бился со мной бок о бок…

Сокола трудно вывести из себя, но, непробиваемому Дионисию, это почти удалось. Он по-прежнему смотрел на чародея с той спокойной ненавистью, с какой смотрят сильные духом, приговорённые к смерти люди на своих палачей. Но неожиданно взгляд священника потускнел, правоверная ярость куда-то ушла.

— Союза не будет! — резко заявил Дионисий. — Но и мешать тебе мы не станем, как не мешаем знахаркам и ведунам врачевать в деревнях.

— А вы сами? — настаивал Сокол.

— А мы будем вести собственную войну, — сказал Дионисий. — Нашу войну, в которой подобным тебе не может быть места.

После этого он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

— Что ж, видимо, большего от него не добиться, — буркнул Сокол, возвращаясь к вину.

До сих пор неспешно объедая мясо с рёбрышек и беседуя с Волынским о самых разнообразных пустяках, Константин, вдруг, поднял руку и, дождавшись тишины, произнёс:

— Всё лето нас беспокоили тревожные слухи, что приходили с западной стороны. О вымерших городах и пустых дорогах, о жутких тварях и недобрых пророчествах… Страшное бедствие обрушилось на людей. Нечеловеческое бедствие…

А пять дней назад из тех краёв вернулся Борис. Вернулся не один — с друзьями. И слухи перестали быть слухами. Немало жуткого услышали мы от сына моего и спутника его — чародея. Но и надежду вселил в нас их рассказ. Ибо оказалось, что зло уязвимо. Что с ним можно бороться. Нужно только знать как.

Он улыбнулся.

— Многие гадали, что скрывает чародей в той комнате, куда никого из вас не впускали. Я и сам там ни разу не появлялся. И вместе со всеми пребываю в неведении.