Александр Ермаков - Сумерки Зверя

С той поры хозяйственных преступлений на кухне пресеклись.

Сыто жила братия. Только говоренное о щах да каше единственно черных монахов, послушников, иных незаметных, которые в подсобниках хаживали, касаемо.

Мастера, же, не в пример прочим, столовались отдельно. Вино из бочек особых, мясо козлят молочных, каплунчики на вертелах жареные, колбасы кровяные прямо со сковороды накаленной подаются, ушица на бульоне курином вскипает. Пиво черпалось без спросу. По утрецу квасок согласно вечернему отдыху. Братьям-мастерам и кельи особые. Скорее – нумера одноместные, но с лежанками просторными, на две персоны сколоченными.

Персоны бесхлопотно изыскивались.

Понимала вдовица еще одну поселянскую мудрость: от хозяйского взгляда свинья жирнеет. От того присматривала за всем бдительно. Колотушек не жалела, любимчиками не обзаводилась, наушничество поощряла, но доносчиков, буде проштрафятся, секла наравне с прочими.

Как водится при монастыре и странноприимный дом обустроили. Посетив гостиницу, Сигмонд увиденным остался доволен, посмеивался – вот, монахи, бессеребряники, а пятизвездочный отель отгрохали.

Действительно имелись в трактире и общие комнаты, где на нарах вольготно размещалось по несколько десяток человек. Это для люда непритязательного в достатке недостаточном. Для зажиточных приезжих покои приличные, с добротными кроватями, чистым бельем, тазиком рукомойным и ночной вазой. Перины, хоть не пуховые, зато без клопов. Имелись и апартаменты о нескольких комнатах. Ложи под балдахинами, мебель резная, дорогая посуда и бесплатная опохмелка. В нижнем этаже размещался, как Сигмонд обозвал, пищеблок. Трапезная, в которой разные сволочи утробы трамбуют и ресторация для клиентов положительно состоятельных.

Злые языки сплетнично судачили, мол в зашторенных кабинетах, гурманов-толстосумов потчевали не только соловьиными птенчиками, запеченными в верблюжьих сливках козлиными яйцами, и элем из слез крокодила, но подавались и десертные блюда рода особого. Как то: пьяные монашки в лесбийских нежностях, девственные отроковицы, кудрявые вьюноши, романки с бубенцами на персях, гораздо выплясывающие на ентом самом причендале. Злословили о некоем виртуозе, исполнявшем королевский гимн гимновым отверстием. Триндели о фокуснице, промеж ног прятавшей спелое яблоко. Трезвонили и про, специально из байских краев завезенную, чету дрессированных ишаков.

Разное, ох, разное мололи пустобрехи. Впрочем как было на правду, простолюдинам во век не дознаться.

Гурманы толстосумные помалкивали, а злопыхатели, по скудности кошелей, к заветным таинствам допуска не имели, от того, веры ихним россказням – на самом донышке.

Сигмонд в ресторации не околачивался, в кабинетах не ужинал, залихватские гулянки с пердежом и выпяндрежом игнорировал.

Увещевал возмущенную Гильду: наше дело сторона. Моральный облик служителей культа в государственном присмотре не нуждается. В кабаках у торговой пристани служанки не только пиво клиентам разносят. Если простыни штопают, значит своими ягодицами их и протирают. Словом – полицию нравов заводить не намерен и “make lav, not war”! Гип, гип, ура! От саксофона до ножа один шаг, но мы его не пройдем. Да и саксофоны еще не придуманы. Негров у нас маловато, понимаешь ли.

Гильда не все понимала, особенно касаемо саксофонов. Но в словоблудии витязя резон прочувствовала.

Кривилась. Не по душе ей свальногрешная коммерция. Но хозяйская рачительность возобладала.

– Тогда, нечего гулящим девкам бесполезно жировать. Надобно всех на оброк поставить. В казне лишняя деньга сгодится. Опять таки – детские приюты содержать надобно.

На том и порешили.

Но был этот разговор прошлым мирным летом. Нынче, же, ингельдотово хозяйство работало в режиме военного времени. Мастерские производили оборонную продукцию, в трапезной столовались войска народного ополчения. В монастырских кельях расквартировался 1-и Скито-Монашеский, а гостиница приютила многие семьи беженцев.

Сигмонд тревожился. Много стеклось под его знамена людей, да не хватало благородного лорда Стока, пэра Короны, кузена покойного короля Сагана. Мал лордовский замок Перстень. Даже не перстень, а так, перстенек, колечко малое. И дружина, хоть храбра, хоть умела, да числом не вышла. Не выдержать осады вражьей орды.

Зря тревожился витязь. Прибыл и Сток с кланщиками, с обозом. Да не испуганным беженцем приплелся – достойно ехал Гильдгардскими воротами во славе победной. Оруженосец гордо вез развернутый штандарт и волынки празднично гудели. Дружинники лицами сияют, пятки копейные в стремена упирают, остриями к верху держат. На тех остриях мертвые головы басурманские насажены, незрячие зенки таращат, изломанные зубы скалят. Позади всех худосочная коза бредет. К кургузому скотскому хвосту привязан тамплиерский Beauseant. Кичливый вчера, нынче волочится в пыли дорожной. Под хохот встречающих, сыпятся на него козьи катышки.

Такое вышло дело.

Не довелось пэру Короны поддержать кузена в роковой битве. Запоздал королевский гонец, и только выступила в поход Сагановская дружина, как пришло худое известие.

Опечалился лорд, но и в горе размыслил здраво. Сражаться за Перстень – дело гиблое, слабо родовое гнездо, только зря мужей положить, оставить жен на глумление, а замку все одно сгореть выходит.

Как водится справили панихиду. На тризну пару кабанчиков закололи (с собой всего не забрать, не оставлять же храмовникам), боченок пенной откушали (не достанется бафометовым прихвостням), погоревали, всплакнули. С утра принялись за дело.

Деловито, без суеты собрались люди– и кланщики и поселяне, чады и домочадцы. Много барахлишка с собой не брали, только что для похода и рати в надобности станет. Помолились перед дорогой, да и в путь. Направились к Гильдгарду.

Уже бы и были в твердыне Сигмондовой, только не по душе пэру Стоку за каменными стенами робко отсиживаться. По пути случилось проведать о передовом отряде тамплиерском, что в пол сотни верст лагерем стоит, отдыхает.

Взыграло ретивое сердце высокородного лорда. Кровь погубленного родича звала к отмщению.

Крепко задумался многоопытный пэр Сток. На рожон разве только дурной медведь прет. Воеводе такое не годится. Зря смерть принимать – дело дурное. Храмовничья то ватага сам-треть численнее будет. И бойцы не из последних, в чистом поле грудь о грудь не устоять кланщикам. Тут требуется хитрость, быстрота и напор нежданный.

Вот стоят тамплиеры. Здесь дорога, там речка, перед ней лужок, вокруг лес. Бивакируются на бережке нетревожно, с похода подустали, от легких побед обнахалились – ноддовцев в грош не ставят, беды не ждут. Жрут, пьют, дрыхнут. Доспехи, ясное дело, сбросили, оружие в стороне валяется. Луки, чтоб не сырели, в шкуры замотаны, в телегах сложены, дерюгами прикрыты. Тетивы спущены, стрелы отдельно упакованы. Быстро к бою не изготовятся. Кольчужную то рубаху натянуть – не порты подтянуть. Скоро не управятся, к сече не изготовятся. Вот тут их и брать надо.