Джеральд Старк - Конан и честь империи

Нейя вернулась в кухни, велела сготовить еще один ужин, а потом села в углу на косоногий табурет и разревелась в три ручья. От обиды, от злости и еще от страха. В последнее время она вдруг стала постоянно бояться. Не того, что ей вдруг придется покинуть замок и вернуться домой, не насмешек со стороны гостей, но чего-то иного, чего и словами-то не высказать.

Казалось бы, откуда взяться такой беспричинной боязни? Нейя прожила на свете достаточно, чтобы навидаться пугающих вещей – голодные зимы, тревожные времена затяжной войны с мятежными баронствами в Восходных землях Пограничья, и те события, что произошли два года назад – тогда довелось испытать едва ли не самое худшее. В стычке на границе с Гипербореей погиб Веллан, лучший друг и кровный брат Эртеля, наравне с ним считавшийся едва ли не приемным сыном старого короля Эрхарда. Спустя две или три седмицы отошел и сам Эрхард – сохранив ясный ум до последнего мгновения и публично назвав племянника новым правителем страны. Немедля вспыхнула такая свистопляска, до сих пор вспомнить жутко. Нынешние невзгоды – ерунда по сравнению с теми.

«Подумаешь, гномы удрали под землю, – девушка всхлипнула в последний раз, вытерла глаза и постаралась успокоиться. – Они вернутся. Аквилонский король сам ходил к двергскому старосте и, как говорят, взял того за бороду да тряс до тех пор, пока гном не дал клятву воротить подгорный народец в Вольфгард к концу лета. И ярмарка, по общему уговору, немногое потеряет – вместо ушедших двергов их изделия станут продавать посредники из людей. А никакой войны с Гипербореей не случится – это все злопыхательские сплетни. Сперва мы и Халога будем долго-долго отписывать друг другу разгневанные послания, потом начнем торговаться – много ли они дадут за то, чтобы заполучить обратно своих колдунов, да желательно целыми и живехонькими? Все будет хорошо, надо только обождать чуток. Эртель сердится лишь оттого, что так невовремя стряслась эта неприятность с Гипербореей и двергами. Безумных оборотней переловят, и Ренисенб обязательно придумает что-нибудь для того, чтобы к ним вернулся рассудок… – тут Нейя поневоле хихикнула: – Как только госпожа магичка сама начнет соображать о чем-нибудь, помимо общества его милости ширрифа».

Она боком толкнула скрипнувшую дверь и тихонько вошла. Из соседней комнаты падало рассеянное пятно света, слышался шорох перебираемых бумаг и разговор на два голоса, второй из которых, вне всякого сомнения, принадлежал помощнику коменданта крепости, явившемуся для обычного ежевечернего доклада.

Беседа прервалась громким вопросом Эртеля: «Нейя, это ты? Обожди, мы скоро закончим!»

– Конечно, – отозвалась госпожа Раварта, расставляя на столе приборы и мимолетно бросая взгляд в распахнутое окно. Солнце садилось куда-то за далекие Немедийские горы, и в закатном свете лежавшая среди холмов столица Пограничья выглядела на редкость тихим и спокойным городом. Трудно представить, что всего через четыре дня здесь начнется самое большое торжище на всей Полуночи. Вон там, на обширном лугу около восходной окраины, ночь напролет горят факелы и стучат молотки – возводятся новые и новые торговые ряды.

По деревянным дощечкам заклацали когти, послышалось вежливое сопение. Нейя привычно опустила руку, и в ладонь сразу ткнулся влажный звериный нос. Поздоровавшись, животное подбежало к окну и встало на задние лапы, пристроив лобастую голову на узком подоконнике и тоже разглядывая Вольфгард. Одного не понять, смотрит он туда подобно человеку – узнавая знакомые места или размышляя о чем-то, или зверю (каковым вроде является) – бездумно следя за движениями огоньков в окнах и теней на улицах в ожидании, когда начнется ужин.

Волчонок-подросток палевой масти оглянулся, словно подслушав размышления девушки, и ухмыльнулся широко открытой пастью – как вполне разумное создание, которым он мог быть… а мог и не быть. В точности ответить на этот вопрос затруднялся даже придворный маг, Тотлант Луксурский, который, по общему убеждению, знал все на свете. Нейя собственными ушами слышала, как стигиец предложил считать четвероногого обитателя замка на удивление сообразительным, но все-таки животным, покуда не будет со всей определенностью доказано обратного. Эртель, выслушав доводы магика, рассудил по-своему: «В первую очередь это ребенок. Какая разница, кто он на самом деле под этой шкурой?»

Самым удивительным – или пугающим, как посмотреть – в этой запутанной ситуации представлялось иное. Ежели дотошно придерживаться буквы всяких уложений о наследовании, случись что с Эртелем или не появись у него собственных законных отпрысков, престол и корона Пограничья переходят в руки… то есть в лапы подрастающего волчонка по кличке – или все же по имени? – Гвен. В переводе с бритунийского сие короткое словечко означало «светлый» или «белый».

Именно так позапрошлой мокрой осенью представила маленькое лохматое создание внезапно овдовевшая и еще не пришедшая в себя Альвис, подруга Веллана. Невзирая на все уговоры, она твердо решила уехать из Пограничья в родные края, то есть в Чарнину. Альвис увезла с собой и двоих отпрысков Веллана (чего Эртель до сих пор не мог ей простить), но третьего, этого самого непонятного белого волчонка, оставила – как постоянный живой укор. На прощание Альвис еще бросила, что «это отродье», прижитое ее покойным мужем непонятно от кого, признавать своим ребенком она не собирается.

Малыш поселился в Вольфгардском замке – приемышем Эртеля Эклинга и Нейи. Вскоре выяснилось, отчего Альвис зло поименовала маленькое существо «отродьем». Гвен представлял из себя редкий случай союза представителя Карающей Длани, пребывавшего в облике зверя, и самой настоящей дикой волчицы. Плоды таких встреч, если они умудрялись появиться на свет, не обладали даром оборотничества и мало чем отличались от обычных животных.

Однако Эртель вбил себе в голову, что дитя его давнего сотоварища будет исключением. Подтверждений тому пока не имелось, ибо за минувшие два с небольшим года Гвен ни разу не перекинулся в людской облик. Он казался умнее большинства живших в замке собак, но попытки обращаться к его разуму, как это происходит между оборотнями, ничего не давали. В остроухой голове с блестящими изжелта-голубоватыми глазами обитал зверь, а не человек, и Эртелю рано или поздно придется с этим смириться.

«Поживем – увидим, – пыталась ободрить сердечного друга госпожа Раварта, – Может, мальчику на роду написано становиться человеком всего два или три раза в жизни. Мы, Карающая Длань, ведь бываем разные. Кто-то, вроде тебя, превращается довольно часто. Кто-то – очень редко. Я, к примеру, пусть и оборотень, а перекидывалась всего пару раз, когда была маленькой».