Мэтью Стовер - Клинок Тишалла

– Итак, – неторопливо заявляю я, – мы осаждены в природной крепости, более совершенной, чем любая в истории.

В ответ я вижу терпеливо невыразительные лица, с какими принято ждать соль шутки.

Я почти уверен, что не разочарую их.

– Вдумайтесь, – говорю я. – Стены судилища – наша куртина. Внутренние залы и кабинеты – полоса обстрела: чтобы добраться до нас, противнику придется ее преодолеть. Если дать перворожденным и камнеплетам пару часов на подготовку, враги не поймут даже, чем их пришибли. Наша цитадель – Донжон: единственный путь к нашим позициям ведет по единственной лестнице, вырубленной в скальном монолите. А у нас бойницы по всему городу: каждый общественный сортир в Анхане и немалая доля особняков. Через сливной колодец Шахты мы можем пройти в катакомбы, выбраться из толчка – одного, или двух, или пяти – и нанести удар в любой точке города без предупреждения. В Пещерной войне армия Кайрендал продержалась не один день. Если противник попытается за нами последовать под землю, мы так ему вставим, что до конца дней будет враскорячку ходить.

Если собрать вместе перворожденных, скальных чародеек и адептов-хумансов, мы получим величайшую концентрацию чародейской силы по эту сторону Божьих Зубов. У нас есть опытные бойцы из Ямы и больше сотни вооруженных до зубов монахов. Плюс все оружие и доспехи из оружейни Донжона, провизия из интендантской, вода из родника в Яме…

У нас есть все, чтобы удерживать этих козлов очень, очень долго – и брать с них кровью за каждый шаг. Мы в силах выдержать долгую кровавую осаду и, если дела пойдут совсем тухло, спокойно удрать через катакомбы. Да если бы я планировал эту войну десять лет, то не мог бы выбрать позиции лучше.

Т’Пассе кивает:

– Пассивная оборона – путь к разгрому. Чтобы план сработал, мы должны нанести удар сейчас, пока они не построились к бою.

– Нет, – парирую я. – Не будем.

– Нет?

– Нет. Мы не станем с ними драться.

Она смотрит на меня, как на блаженного:

– Почему ?

– Эти ребята – не враг. Они просто на него работают.

– И что? Они его солдаты.

– Верно. Но у него таких много. Очень много. Мы можем перебить их миллион, и враг не пострадает нимало. Он даже не почешется.

– Тогда почему мы сидим здесь? – спрашивает она. – Почему не уносим ноги?

Я отступаю на бастионы старины Сунь-Цзы:

– Суть победы – в неожиданности. Величайшее мастерство – победить без боя.

Очевидно, загадочные китайцы не лезут ей в глотку.

– И что именно ты задумал? – интересуется она саркастически. – Сдаться?

– Примерно так. Мы сдадимся.

Вот теперь все смотрят на меня как на блажного.

Киваю.

– Да-да.

До рассвета оставалось чуть больше часа, когда бушевавшее над Залом суда пламя утихло до такой степени, что 82-й батальон вместе с Тавматургическим корпусом имперской армии мог начать штурм. Бригадир обернулся к командующему юго-западным гарнизоном столицы – высшему по чину из присутствующих имперских офицеров, предлагая ему честь лично отдать приказ.

Но, прежде чем командующий открыл рот, из окон Зала суда блеснул слепяще-белый свет, и голос, от мощи которого дрогнула под ногами мостовая, потребовал остановиться именем возвышенного Ма’элКота.

А в следующий миг в разбитых дверях Зала суда показался патриарх Тоа-Сителл.

– Возрадуйтесь! – провозгласил он. – Я спасен, и предатели схвачены! Новый день встает над Анханой! Возрадуйтесь!

В суматохе импровизированного празднества социальным полицейским с некоторым трудом удалось выяснить, что же случилось. Историю пришлось собирать по кусочкам, и выглядела она следующим образом: обезумевший посол Монастырей, некий Райте из Анханы, похитил патриарха и держал в заложниках, дабы Глаза Божьи не вмешивались, покуда не прибыли его пособники, после чего все они спустились в Донжон, чтобы освободить заключенных.

Однако они просчитались, угрожая жизни самого патриарха. Даже бывшие насельники Города Чужаков, угнетаемые властями, сохранили в сердцах достаточно патриотизма, чтобы не дозволить подобного святотатства. Из своих укрытий в катакомбах под городом выбрались они, дабы перерезать заключенных, схватить монахов и пленить главных негодяев – Райте и Кейна.

История эта не вполне убедила бригадира. Во-первых, трупов не хватало. В Яме томилось более тысячи пленников; он подозревал, что большинство их сбежало во время бойни, возможно, теми же катакомбами, как ни уверяли его недочеловеки, что это невозможно.

А во-вторых, пропал меч.

Косалл видели в руках пресловутого Райте – некоторые из Глаз Божьих подтверждали это, – но куда-то делся во время штурма. Обыск в здании ничего не дал, даже когда добровольцы, приданные 82-му батальону, обратились к своим хрустальным шарам и гадательным жезлам, рунным посохам и серебряным ножам, иглам на балансирах и маятникам из хрусталя, меди, золота или железа. В конце концов сошлись на том, что нынешний хранитель зачарованного клинка унес его в катакомбы под городом, чьи стены, как всем известно, задерживают и гасят магические вибрации. Спешные поиски, однако, можно было отставить: если меч действительно находился там, воспользоваться его силой было невозможно, а если неизвестный злоумышленник вынесет клинок на поверхность, об этом немедленно станет известно чародеям.

Этим бригадир вынужден был удовлетвориться, поскольку от него требовали подчиниться протоколу. Посланцы божественного Ма’элКота, то бишь 82-е подразделение по разгону демонстраций, должны были вместе со всей армией получить благословение патриарха с кафедры храма Проритуна, что перед Судилищем Господним, как только его святость изволит переоблачиться и целители наложат руки на полученные им в плену раны.

Одна мысль, правда, тревожила его. Один не в меру прозорливый мыслитель из числа колдунов-добровольцев высказал идею, что достаточно талантливый волшебник мог бы спрятать меч и на поверхности земли, скрыв его же силой как себя и клинок, так и чародейные щиты вокруг них. Таким способом адепт мог бы скрыться в буквальном смысле слова на глазах у противников: обнаружить его можно было лишь невооруженным глазом, защищенным серебряной сеткой, как на забралах шлемов социальной полиции.

Например, с нечаянной точностью предположил доброволец, чародей мог спрятать меч прямо за спинкой Эбенового трона в Палате правосудия, и никто бы не заметил.

С обостренной чувствительностью кречета в опутанках Эвери Шенкс чувствовала, как отвлеклись ее тюремщики.

Она все еще видела свое отражение в серебряных масках, искаженное, наполовину озаренное кровавым блеском костров за окнами, но знала: глаза под масками устремлены туда, куда вглядывался, прижавшись лицом к стеклу, марая его серыми амебами смрадного дыхания, Артуро Колберг.