Майкл Суэнвик - Джек-Фауст

Когда Вагнер работал, все они вышли на улицу, наблюдали и давали советы. За это время он страшно устал, разозлился, насквозь промок от пота и совершенно изнемог. Фауст исчез в таверне и возвратился с флаконом, полным таблеток.

- Вот, - проговорил он. - Прими одну.

- Что это за таблетки?

- Амфетамины.

Они ехали, опустив парусиновую крышу автомобиля, наглотавшись таблеток, чтобы продолжать поездку. Сперва наркотик наделил их кристальной ясностью и остротой восприятия. Они мчались через вечный день и в несказанно красивый закат, в тишину, которая казалась такой же ободряющей и общительной, как хороший собеседник. Воздух обтекал их лица подобно холодной воде, очищая и усиливая их ощущения.

Однако среди ночи у Вагнера начались галлюцинации. Он то вплывал в реальность, то выплывал из нее, совершенно не уверенный, где именно находится. Проснувшись, он обнаружил, что машина, в которой он едет, не та, что он запомнил в Реймсе. Ему захотелось спросить, почему и как произошли эти перемены, но почему-то ему не удалось задать вопрос членораздельно. Окружающий мир казался ему фрагментарным.

Фауст заговорил, и некоторое время говорил совершенно отчетливо:

- Все обеты и все решения, которые я когда-либо принял, все идеалы, что у меня когда-то были, рассыпались или нарушены. Я проклинаю это - нет на свете человека, столь же бесчестного по отношению к самому себе, как я. Тем не менее по отношению к Гретхен я поступил еще хуже. Как видишь, истинное мерило любви - на какое зло ты готов ради нее…

Но его сбил с толку фаустовский демон, этот крошечный красный бесенок с раздвоенным хвостом, в коротких штанишках и с вилами, который дурачился на ветровом стекле. Дьявол пытался что-то ему сказать, прояснить происходящее, но его голос оказался пронзительным и тихим, как у комара. Вагнер заморгал, и тут вниз из кромешной тьмы скопом ринулись белые голуби, чтобы ударить его в лицо и превратиться потом в ничто.

Он подумал, что это снег. Но ошибся. Конечно же, для снега еще слишком рано. Сжимая руль, он вел машину вперед, а Фауст сидел на пассажирском сиденье рядом с ним, запрокинув голову и открыв рот. Он похрапывал.

В какой-то миг позже - или раньше? - Вагнер встряхнул головой и обнаружил, что сидит на поле, заросшем травой. В небе висела полная луна, а Фауст сидел рядом. Он курил сигару и усмехался.

- Учитель, - смущенно спросил Вагнер, - что случилось?

- У нас кончается бензин. Мы сможем взять его в ближайшем селе.

- Зачем… зачем… мы?…

Вокруг них на поле располагались блеклые силуэты; мужчины и женщины парами совокуплялись во всех возможных положениях и позах. Изумленный Вагнер посмотрел на Фауста и увидел, что тот по-прежнему элегантно одет от талии до верха, но без штанов.

- Это Праздник Дьявола. Мне удалось убедить этих людей, что я должен председательствовать.

- Не понимаю.

На голове Фауста возвышалось некое подобие короны с двумя коротенькими рожками. Он поднял руку, чтобы их поправить, и с сожалением произнес:

- Старые культы умирают с трудом.

Женщина, совершенно голая и с изумительно большими грудями, приблизилась к трону, на котором восседал Фауст, и опустилась перед ним на колени. Он встал и повернулся к ней задом. Она почтительно поцеловала обе ягодицы. Затем, когда он повернулся обратно, она развернулась, наклонилась и предложила ему свои ягодицы. Он сделал шаг вперед и слился с ней по-козлиному. Пирующие прервали свои занятия, чтобы понаблюдать за этим. Теперь они развеселились. Во рту у него по-прежнему торчала сигара.

Разумеется, на самом деле ничего подобного не происходило. Наверняка это была галлюцинация.

Фауст снова был за рулем и ругался. - … кроме, конечно же, Франции, страны, где нет единого языка, и потому многоязычие неизбежно. Путешественник почти никогда не знает, в местности с каким языком оказался, особенно в тех областях, где границы иногда меняются и нет хороших карт. Ранее границы государства были лишь политическим вымыслом, и территории переходили из рук в руки столько раз, что лица людей стали совершенно безучастными. Посмотри в глаза какому-нибудь здешнему человеку - иногда Франция, иногда Германия то завоевывала, то уступала, передавала, сдавала на срок эти земли, и потому население никогда само собой не владело, - и ты не увидишь в них ничего. Эти люди - народ осторожный, подозрительный, малоразговорчивый, запуганный. Никогда не догадаешься, опасны они или нет, ибо у всех у них одинаковый взгляд. - Он повернулся к Вагнеру. - Сядь за руль. Я посплю на заднем сиденье.

В Мец они прибыли ясным светлым днем. Сняли комнатушку в харчевне и проспали до утра. Потом, уже одевшись для продолжения путешествия, спустили вниз багаж и заказали завтрак из сосисок, брюквы и пива.

Они как раз заканчивали есть, когда в харчевню вошел мужчина в форме французской национальной полиции. Посетители напрягались при его приближении и становились спокойными, когда он проходил мимо. Он направился к кабинке Фауста и Вагнера.

- Вы англичане, - проговорил он.

- Я - житель свободного города империи, - ледяным тоном ответил Фауст, - а это - мой слуга. На нас ваша юрисдикция не распространяется. Не во Франции. Здесь вы не имеете власти что-либо сделать.

- Директория не признает подобных юридических тонкостей, - сказал полицейский. Он коротко взглянул на Вагнера, счел его мелкой сошкой, а затем сосредоточил все свое внимание на Фаусте. - Я разыскиваю двух англичан. Вам придется пройти со мной для допроса.

- Неужели я похож на англичанина? Или говорю по-английски?

- Совершенно очевидно, что вы находитесь не там, где должны находиться. Для меня этого вполне достаточно.

И он схватил Фауста за руку. Вагнер, немало испугавшись, смотрел на учителя, ожидая его действий, и увидел устремленные прямо на него те самые неморгающие глаза. У него зажужжало в голове. Ночь сна не сняла усталости. Вот рту он ощутил странный привкус меди.

- Убей его, - приказал Фауст.

Вагнер выхватил из кармана пальто револьвер. Он выстрелил полицейскому в бок, под ребра. Теплые, как моча, и ярко-красные, как яблоки, брызги крови запачкали ему руку. Мужчина отпрянул, пристально глядя на рану, и молча рухнул на пол. Его тело лежало, растянувшись, на полу. В противоположном конце помещения рот хозяина харчевни округлился. Все это произошло слишком внезапно.

Вагнер смотрел на труп. Потом поднял руку и отряхнул пальцы. Капли крови сверкали, как драгоценные камни.

Удивительное, экзальтирующее чувство вины затопило Вагнера.

В Мангейме они остановились в отеле. К счастью, Фауст не выказал потребности завладеть второй комнатой на их этаже, освобожденном от обитателей гостиницы. Когда Вагнер заметил, что они могли бы так сделать, тот просто выпучил глаза.