Дмитрий Казаков - Чаша гнева

– Страшные слова, – в голосе отца Мартина стала слышна печаль. – Я надеялся, что не услышу их никогда. Вернитесь к работе, брат Бернар, – бросил он монаху, – а вы, рыцарь, следуйте за мной.

Облаченная в черное фигура вновь склонилась над грядкой, а де Лапалисс направился за настоятелем. Они поднялись по склону и вступили в пещеру. Царящий здесь полумрак показался рыцарю настоящей тьмой по сравнению с ярким солнечным светом.

Он заморгал, позволяя глазам привыкнуть.

Толстые своды не пропускали жару, и в подземном монастыре было прохладно. Отец Мартин двигался уверенно, за долгие годы проживания в обители он смог бы ходить тут и с завязанными глазами. Брату Анри приходилось хуже. Он то и дело задевал о стены, пару раз споткнулся и едва не упал.

Когда оказался в келье настоятеля, то вздохнул с облегчением. Во мраке загорелась свеча, явив взору крошечное помещение. В центре его расположился стол из толстых досок, к которому прилагалась пара табуреток. Тонкое, точно пергамент, одеяло, было брошено на каменный уступ у стены, изображающий кровать. В углу висело распятие.

Де Лапалисс перекрестился, невольно чувствуя робость. Он прекрасно отдавал себе отчет, что сам жить в таких суровых условиях просто не смог бы…

– Присаживайся, сын мой, – и настоятель обители Святого Иринея откинул капюшон. Судя по всему, внутри монастыря устав позволял это делать.

На Анри глянули пронзительные темные глаза, украшающие поразительно гладкое, без единой морщинки, лицо. На губах отца Мартина блуждала легкая улыбка, и было в его облике нечто такое, что вызвало в гордом рыцаре стремление встать на колени и попросить благословения.

– Благодарю вас, святой отец, – сказал он, подавляя неуместное желание. Заскрипел под тяжелым телом табурет.

– Вы прибыли спрашивать о Чаше, – без вопросительных интонаций сказал аббат, – и это горестно, ибо воистину для Святой Земли настали трудные времена. Что вынудило магистра послать вас сюда?

Брат Анри, как умел, рассказал о последней военной компании королевства, о том, что христиане Леванта обескровлены в беспрерывной борьбе, и что помощи из-за моря ждать не приходится.

Выслушав рыцаря, отец Мартин долго молчал. Глаза его туманила скорбь.

– Я буду молить Господа и Пречистую Деву даровать пуленам мужество в эту трудную годину, – наконец сказал он. – Но Чаша… это страшное искушение, которое не каждый сильный духом сможет вынести – искушение силой!

Аббат горько улыбнулся. Слова его, странные и полные страдания, заставляли де Лапалисса болезненно ощущать собственное несовершенство.

– Разве не будет хорошо, если силой Чаши стереть с лица земли всех неверных, еретиков и служителей зла? – вопросил настоятель. – Какой ревностный христианин не удержится от такого искушения? А ведь это возможно! Но Господь, желай он такого, давно бы совершил все и без нашей помощи!

Вновь пауза. Анри сглотнул, будучи не в силах чего-либо сказать. Он чувствовал себя опустошенным, раздавленным чудовищным весом тайн, к которым оказался приобщен.

– Хорошо, – губы отца Мартина разлепились. Судя по решительно блеснувшим глазам, он принял решение. – Сегодня, во имя Господа, мы побеспокоим отца Джауффре, хотя никто не разговаривал с ним уже два года. Приходите после захода солнца, доблестный рыцарь. Я буду ждать вас у входа в монастырь.

Поняв, что разговор окончен, де Лапалисс поднялся. В голове вихрились обрывки мыслей, которые никак не могли собраться воедино.

Услышав за спиной шорох, он обернулся. И едва не отшатнулся при виде вошедшего монаха.

– Брат Франциск проводит вас, – проговорил отец Мартин. Каким образом он вызвал провожатого для гостя, оставалось только гадать.

Покинул подземелье рыцарь в некотором помрачении рассудка. Даже поклониться на прощание забыл.

Чтение четырнадцати "Отче наш" – обыденная замена для тех из братьев, кто не может присутствовать на вечерней службе, стала в этот раз для Анри чуть ли не пыткой.

Он с величайшим трудом дождался, когда последний из вверенных его заботе воинов Ордена, которым оказался Мустафа, прочтет молитву, и только после этого поднялся с колен. Солнце уже закатилось, и в небе дрожали последние отблески захода, меж тем окрестности окутала ночь, столь стремительно наступающая в восточных землях.

– Ждите меня, сеньоры, во имя Господа, – проговорил де Лапалисс, поправляя плащ. – Я вернусь до полуночи, коли будет на то милость Божией Матери.

И оставив у костра соратников, командор небольшого отряда решительно зашагал вверх по склону горы.

Отец Мартин ждал его. В перевитой синими трубочками вен руке рыдала каплями воска толстая свеча, в свете которой аббат выглядел фигурой, сотканной из сплошного мрака.

– Следуй за мной, рыцарь, во имя Господа, – проговорил отец Мартин и все тем же подпрыгивающим шагом двинулся вперед.

Анри шел за ним.

Гора оказалась источена ходами, словно прогрызенный муравьями старый пень. Коридор ветвился, от него отходили боковые проходы, несколько раз пришлось свернуть, и вскоре рыцарь понял, что заблудился и без помощи не найдет обратной дороги. Воздух в подземелье был затхлый, в нем чувствовался запах сырости.

В очередном проходе, в который пришлось пробираться через завал, оказался такой низкий потолок, что де Лапалисс мог идти, только наклонившись. Массивный свод давил, казалось, что он вот-вот рухнет.

Отец Мартин неожиданно остановился. Анри едва не налетел на монаха. Замер, раскачиваясь на носках, и только тут обратил внимание, что в левой стене открылся проем, забранный самой настоящей дощатой дверью. Петли, на которых она висела, проржавели, а доски рассохлись и потрескались. Сквозь щели пробивались тонкие лучики света.

Настоятель постучал в дверь.

– Брат Джауффре, – проговорил он торжественно, – солнце зашло, ты можешь отверзнуть уста!

Здесь, в удаленной от прочих келье, спасался, судя по всему, монах, взваливший на свои плечи тяжкое бремя аскезы, еще более суровое, чем у прочих братьев. Среди развращенного и заплывшего жиром монашества Запада такое случалось все реже и реже, но здесь, в отдаленной обители, хранили традиции, некогда заложенные неистовыми мучениками первых веков христианства.

Послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась.

Обитатель кельи оказался так худ, что риза просто висела на нем. Капюшон был надвинут глубоко, скрывая лицо полностью, из рукавов торчали руки, ссохшиеся, как у трупа, пролежавшего много месяцев в песках пустыни.

Пахло от аскета застарелым потом.

Монах поклонился настоятелю.

– Брат Джауффре, – сказал тот голосом, полным глубокого почтения, – этот рыцарь прибыл от магистра Ордена Храма Жака де Майи. Главе тамплиеров нужен ваш совет!