Дмитрий Казаков - Чаша гнева

"Слушай меня!" – вновь проговорил голос, приведя Робера в ужас. Вполголоса забормотав молитву, он уверенно зашагал в том направлении, где находится Париж.

Там, в одном из самых крупных командорств Ордена, ему помогут!

Следуя за рыцарем, словно хвост, продолжала верещать сорока.

14 января 1208 г.

Иль-де-Франс, окрестности города Мант

В первый момент Робер решил, что перед ним – видение, внушенное дьяволом: далеко впереди, с трудом пробиваясь через рассветный сумрак, ярким оранжевым цветком пылал костер.

Но после молитвы и крестного знамения он не пропал, и рыцарь, стараясь двигаться как можно тише, направился к пламени. Идти бесшумно получалось плохо, от усталости болело все тело, и ужасно хотелось спать. Под ногами то и дело трещали ветви, а один раз, запнувшись о корень, он едва не упал.

Неудивительно, что когда рыцарь добрался до костра, то около него никого не было. Потрескивали в огне дрова, да валялась драная рогожа, только что явно служившая постелью.

– Во имя Господа выйди, добрый человек, – сказал Робер, понимая, что прятаться смысла больше нет. – Клянусь Святым Крестом, я не причиню тебе вреда!

– Вот так встречу мне послал Святой Иларий [221] 14 января – день этого святого ! – прозвучал молодой и звонкий голос. – Рыцаря, который клянется не причинять вреда! И это в те времена, когда о злобе Гуго де Пюизе [222] знаменитый рыцарь-разбойник парижской области знает каждый от Реймса до Турени!

– Я никогда не слышал об этом человеке, – сказал Робер, выходя на освещенное место. – Но верю, что Господь не простит ему грехи!

– Клянусь Святой Женевьевой! – в молодом голосе зазвучало удивление. – Рыцарь Храма!

Из полумрака с противоположной стороны костра выступил худощавый стройный юноша. В руке его блеснул нож, который он, впрочем, тут же спрятал под одежду, напоминающую священническое одеяние.

– Странно встретить брата твоего Ордена здесь! – сказал юноша, и светлые глаза его сверкнули озорством. – Или мы в Заморской Земле, среди сарацин?

– Меня зовут Робер, – сказал молодой рыцарь, пряча клинок в ножны. – И если ты позволишь, то я погреюсь у твоего костра!

– Что изменилось бы, не дай я своего позволения? – юноша, явно относящийся к числу голиардов [223] бродячих клириков , пожал плечами и махнул рукой. – Присаживайся! Имя мне – Ламбер из Фландрии, и принадлежу я к славному братству scolares parisienses [224] парижских школяров (лат. , то есть – студентов)!

Робер присел, протянул руки к пламени. Живительное тепло охватило пальцы, побежало вверх по предплечьям. В тот же момент от слабости все помутилось перед глазами, и нормандец ощутил, как теряет равновесие.

– Э, рыцарь, да ты едва стоишь на ногах? – словно откуда-то из-за стены донесся голос школяра. – Ты голоден?

Робер вздрогнул, цепляясь за остатки сознания, заставил себя вынырнуть из окутывающей голову туманной мути. И увидел кусок грубого ячменного хлеба, который протягивал ему Ламбер.

– Подкрепись, – проговорил тот. – Если этого мало, то у меня есть сыр, а чтобы запить, найдется доброе вино!

– Да благословит тебя Господь, – после минутной паузы, во время которой гордыня боролась с голодом, Робер взял хлеб и принялся медленно жевать.

– Вот так-то лучше! – с удовлетворением сказал школяр, подбрасывая в костер пару поленьев. – Cuius adiutor es numquid inbecilli et sustentas brachium eius qui non est fortis [225] Иов, 26:2, "Как ты помог бессильному, поддержал мышцы немощного!" .

Робер жевал, ощущая, как в измученное тело потихоньку возвращаются силы, как проясняется голова, а Ламбер все это время, не переставая болтал. Из его пространных речей, которые большей частью звучали на ученой латыни, удалось понять, что пятый сын приходского священника из окрестностей Лилля вступил в собратство scolaris, дабы обрести почетное звание magister [226] звание, дающее право преподавать и занимать духовные должности и licentia docendi [227] лицензия на право преподавания .

– Многие ныне увлеклись изучением наук мирских, – вещал школяр, пересыпая речь цитатами из Священного Писания, отцов церкви и древних философов, – отдав силы изучению physica [228] медицина , leges [229] гражданское право или decretum [230] каноническое право ! Но воистину чем славна парижская studia generalia [231] "большая школа" – крупный учебный центр, где помимо обязательных тривиума и квадривиума давали и специализированные знания; таких во Франции тогда было пять: Париж, Монпелье, Тулуза, Орлеан и Анжер , как не наукой божественной диалектики? Что может быть почетнее звания theologus [232] магистр богословия ?

Робер кивал, отхлебывая из кожаной фляги кисленькое разбавленное вино. От съеденного он слегка отяжелел и ужасно хотел спать. Но пришлось слушать про то, как Ламбер осенью из-за болезни отца вынужден был отправиться на родину, а теперь, когда опасность жизни родителя миновала, возвращается назад, в пределы Парижа, который есть столица Франции, omnium mitissima et civilissima nationum [233] самой приятной и культурной из наций (лат. ).

– А как ты, сеньор Робер, попал в такую ситуацию? – лившийся, как казалось, нескончаемой рекой рассказ неожиданно завершился, и школяр обратил любопытный взор на рыцаря. – Клянусь Святой Женевьевой, да не оставит она нас, парижских клириков, своей помощью, я никогда не видел воина Храма в столь жалком положении!

Робер вздрогнул, сонливость слетела с него, точно потревоженная птица с куста.

– Во имя Господа, – сказал он, – сеньор Ламбер, мне не хотелось бы отягчать душу грехом лжи! Если же я расскажу правду, то нарушу тем самым правила нашего Ордена, запрещающие сообщать о его делах тем, кто не допущен к капитулу! Могу лишь сказать, что нахожусь я ныне в величайшей опасности, и необходимо мне как можно быстрее и незаметнее попасть в командорство наше в Париже!

– Ну вот! – огорчился школяр. – Ты хоть и сказал много, брат Робер, но сообщил мне не более чем та рыба, которую я недавно вкушал на обед! Та просто честно молчала, клянусь Святой Женевьевой!

И молодой клирик, довольный собственной шуткой, расхохотался. Но увидев, что рыцарь не спешит последовать его примеру, пристыженно умолк.

– Скажи хоть, от кого скрываешься ты, брат Робер? – спросил он. – И почему скитаешься в лесу один, без коня и товарищей, и даже без еды?

– На нас напали, – ответил молодой нормандец хмуро, – неподалеку отсюда. Все мои друзья мертвы, да упокоит Господь их души!

Собеседники перекрестились.

– Я сам едва смог спастись, – продолжил рассказ Робер. – И если ты, добрый клирик, поможешь мне, во имя Пречистой Девы, то клянусь тебе ее непорочностью, что Орден наш не забудет тебя в своих благодеяниях!