Дмитрий Казаков - Чаша гнева

"Слушай меня!" – вновь проговорил голос, и Робер понял, что исходит он из Чаши. Слова молитвы застряли у него в горле, рука, поднятая для крестного знамения, опустилась…

Так вот кто обращался к нему в лесу около Манта!

– Т-ты разговариваешь? – промямлил он. – Как такое возможно, во имя Господа и Матери Божией?

Голос не ответил, но перед глазами Робера точно лопнул огненный бутон. И в его сердцевине он увидел сменяющие друг друга картины. Двигались в потоках света исполинские фигуры, в которых чувствовалась мощь, способная сотрясти небеса, падал молот, годный, чтобы сокрушать города. Большую часть того, что пыталась показать ему Чаша, нормандец не понял. Уразумел лишь, что она некогда была создана как существо, наделенное разумом…

Кем – он боялся даже подумать.

– Почему ты говоришь со мной? – спросил он, от страха еле шевеля губами. Впервые понял Робер, что носит при себе не просто орудие, пусть опасное и могучее, а нечто страшное, непостижимое человеческим рассудком…

Ответ оказался таким же, как и в первый раз. Пламенные лепестки разошлись, открывая дорогу видению. В этот раз перед Робером прошла вереница людей, которые на протяжении долгих веков, проведенных Чашей в тварном мире (как она попала сюда, оставалось сокрытым), считали себя ее владельцами или хранителями…

В груди каждого он видел сердце – пылающий теплым светом шар размером с кулак.

У одних сияние его было сильнее, у других слабее, у каждого имело свой оттенок, от чисто-белого до охряного. Но у всех его частично скрывали уродливые грязные пятна. Они могли быть больше или меньше, но даже у брата Ричарда, которого Робер увидел молодым, они были.

А потом Чаша словно превратилась в зеркало. Молодой нормандец обнаружил в нем себя, и шар чистого белого огня, светящийся даже сквозь одежду и кольчугу, не был омрачен ничем.

"Только полностью чистый сердцем человек, тот, кто подобен моим создателям, может говорить со мной и остаться в живых" – пришла мысль, чужая и холодная до озноба.

– Я не хочу, – прошептал Робер, – нет! Мне не нужно этого!

"Поздно! – отдающийся внутри черепа, точно в огромной пещере гулкий голос заставлял трястись все тело. Вокруг рыцаря плясала стена огня высотой в туаз. Жар был такой, что спекся бы и гранит, и только сила Чаши позволяла человеку выжить в этом аду. – Я слишком долго была в дремоте! Теперь же пробудилась, и готова выполнить свое предназначение!".

– И каково же оно? – Робер ощущал, как пересохли его губы. С каждым вдохом в горло проникал опаляющий воздух, внутренности горели, требуя прохлады.

"Смотри!" – и очередное видение обрушилось ему на голову лавиной вспышек.

Он летел над землей, далеко внизу зеленели леса, видны были голубые нитки рек, темнели пятнышки селений, странно маленькие стены городов и замков. Из Чаши, которую держал в руках, потоком лился огонь. Падая на землю, он поджигал все, чего касался. Зелень обугливалась и чернела, гибли посевы, дым поднимался от пылающих домов, трескались прочнейшие стены донжонов…

Даже сюда, в поднебесье, долетали крики сгорающих заживо людей.

"Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце, – вспомнил Робер откровение Иоанна Богослова, – и дано было ему жечь людей огнем".

"Я есьмь Гнев Господень! – от обрушившейся на него мощи Робер зашатался и упал на колени. – Гнев воплощенный, и я могу дать тебе великую силу и власть надо всем миром…". – Нет! – закричал Робер, ощущая, что силы покидают его. – Замолчи! Нет!

Он упал на землю, успел ощутить ее холод, и сознание оставило его… 4 февраля 1208 г. Овернь, окрестности города Виши

"Привиделось!" – была первая мысль, когда Робер открыл глаза. Он лежал на той же куче веток, накрытый плащом, и холодок слегка пощипывал тело. Сквозь ветви просвечивало поднимающееся на востоке солнце – если верить ему, то он проспал почти сутки.

Солнечные лучи пригревали, мягко намекая на то, что совсем скоро придет весна.

"Померещится же такое!" – с этой мыслью Робер сел, и тут же ощутил, как на лбу выступает холодный пот.

Чаша, которой полагалось покоиться в мешочке, преспокойно стояла на земле, и ее бока легкомысленно золотились. А вокруг чернел круг оплавленной земли диаметром в туаз.

– Нет, во имя Господа! – проговорил Робер, ощущая, как на затылке шевелятся волосы. – Этого не может быть! Он поспешно перекрестил себя, потом Чашу, но та и не подумала исчезать. Стояла на месте, словно деревянная посудина, забытая каким-то растеряхой-вилланом посреди леса.

– Матерь Божья! – воскликнул Робер. – Но почему я?

Вопль его остался без ответа. Пречистая, если и слышала, никак не прореагировала.

Промолчала и Чаша. Чудовищное порождение древних эпох, когда ангелы ходили по земле и беседовали с людьми, когда Господь являл свой гнев открыто, обращая в пепел города и насылая на людей саранчу и бури, она неведомо сколько столетий пребывала в спячке.

Орден сумел частично разбудить и использовать ее власть над огнем.

И только ощутив рядом с собой подходящую душу, Чаша проснулась полностью. Ее разум, прикосновение которого Робер ощутил вчера, был настолько чуждым всему человеческому, что величайшие мудрецы отступили бы, попытавшись понять его.

В душе молодого рыцаря царил страх – сила, попавшая в его руки, была чудовищной, а ее ноша – явно не по силам одному. Желание избавиться от опасного предмета, хотя бы спрятав его где-нибудь в чаще, боролось с чувством долга перед Орденом.

Магистр приказал доставить Чашу в Иерусалим.

Но она слишком опасна, чтобы использовать ее просто как оружие!

Но даже если спрятать Чашу, то это ничего не решит. Сокрытая, она вновь впадет в сон. Уничтожить ее не в силах даже само время, и через десять, сто или тысячу лет ее снова найдут. Попав в руки людей, она рано или поздно дождется того, кто сможет ее услышать.

И ведь может так случиться, что он не устоит? Пустит всю силу Чаши в ход…

И огненный Апокалипсис придет на землю. Принесенный руками не Антихриста, а человека…

– Матерь Божия, на тебя уповаю! – терзаемый сомнениями, Робер опустился на колени и принялся молиться Деве Марии.

Он просил небесную покровительницу Ордена Храма дать ему достаточно сил и терпения, чтобы снести тяжкую ношу, легшую на его плечи, просил мудрости, дабы остеречься от недолжных поступков, и смелости, чтобы противостоять врагам и невзгодам.

Лес вокруг молчал. Замерли лошади, затих ветер, не шевелились ветви, даже птицы перестали петь. Все словно тоже молилось вместе с человеком.

И только когда он поднял голову и расцепил сложенные перед грудью руки, все вновь пришло в движение, зашевелилось, зазвучало и ожило, в вечной какофонии жизни, которой наделил наш мир Господь.