Андрей Лазарчук - Транквилиум

Волна откатилась, оставив его на песке.

Кто-то шел: синий струящийся силуэт на серебряном фоне.

На миг показалось: Юдифь с головой Олоферна и мечом в руках.

Потом мигнуло. Тощий старичок с посохом и фонарем приблизился к Глебу.

«Лишь одиночество не предаст тебя», – сказал он, останавливаясь.

«Тогда я предам его, – ответил Глеб. – Я уже научился предавать.»

«Да ну?» – старичок старательно изобразил удивление.

Глеб отвернулся.

«Ты помнишь историю принца датского? – старичок обошел его и снова оказался перед глазами. – Ему явился призрак убиенного отца и повелел отомстить… Конечно, помнишь. Так вот: один принц принял все за чистую монету и пошел крушить и ломать. А другой – призраку не поверил, женился на Офелии, через десяток лет взошел на трон… А третий – вдруг увидел странные блики у стены, бросился туда: в нише стоял волшебный фонарь, а актер-чревовещатель изображал речь покойного короля. И изумленный принц, забыв о мести и об Офелии, принялся изучать этот волшебный фонарь… Кто из них предатель?»

«Но ведь отца-то убили.»

«Не совсем – и ты это знаешь.»

«Мне нечем проверить это знание. Разве что – умереть самому.»

«Это был бы слишком простой выход. А простые выходы ведут в тупики.»

«Выходы бывают только простые, – приподнялся Глеб. – Сложный выход – это просто череда тупиков.»

«Разумеется, – тут же согласился старичок. – Это всегда так. Допустим, наша вечность – это всего лишь мельчайшая пылинка времени какого-то другого мира. Но и их вечность – мельчайшая пылинка времени нашего… Любая проверка бессмысленно, ибо кто проверит проверяющего?»

«Я все равно ничего не пойму, – сказал Глеб. – Чем больше я узнаю, тем меньше понимаю, что нужно делать.»

«А представляешь, каково творцам? Их знания не в пример огромнее. Должно быть, поэтому они ничего и не делают.»

«Но – зачем тогда все? Зачем нужен я? Только чтобы видеть и оценивать чужие промахи?»

«Каждый человек задает себе этот вопрос…»

«Ты можешь отдать мне свой фонарь?»

«Прими.»

«Благодарю тебя, отшельник.»

«Будешь искать Человека?»

«Видимо, да…»

Мир раскололся, объятый молниями. Глеб открыл глаза. Огромный человек, воздев кулаки к небу, орал проклятия. Из последних сил, перекатившись на бок, Глеб изогнулся и посмотрел вперед. Там, на границе видимого, возвышались стены и башни. И – белые струйки пламени вились над ними, поднимаясь все выше, выше…

Был какой-то провал, потому что Глеб буквально в следующую секунду стоял, обхватив руками шеи своих спутников, и все они вместе смотрели, не отрываясь, как тают и падают внутрь себя истонченные огнем башни. Быстро темнело вокруг, языки огня становились багровы. Будто кто-то проснулся и заворочался в теле Глеба – пальцы судорожно сжались, руки напряглись, изогнулось туловище… Боль была дикая – но где-то в другом теле.

Прежде чем окончательно исчезнуть, сознание отметило запах мокрой травы и ледяное прикосновение ветра ко лбу – и, проваливаясь в черный колодец беспамятства, он понял, что сумел, наконец, вернуться.

Он удержался и не упал, не покатился кубарем, а каким-то чавкающим рикошетом, не задерживаясь, слетел – с камня на камень, и еще, и еще – вниз, к воде, перепорхнул на другой берег и успел, успел, успел! – исчезнуть за деревьями, и пущенная вдогонку очередь гулко, как в бочку, ударила в дубовый ствол. Теперь все, теперь не догнать… Легкие жгло огнем.

Потом была еще одна минута настоящего страха – когда бежал по открытому месту к вертолету. Ротор крутился, Демченко махал рукой, а прапор за пулеметом зорко всматривался во что-то там, за спиной, за открытой беззащитной мягкой огромной спиной… Его втянули в дверь, и вертолет тут же прыгнул вверх и завалился, а пулеметчик дал длину, на пол-ленты, очередь… Зацепило, товарищ майор? – второй прапор, Костя, помог Турову сесть. Херня, в мякоть. Разрезали рукав. Прошило подмышку. Костя перевязывал, Туров кряхтел. Засада? – перекрикивая турбины, крикнул Демченко. Или что? Это наши, крикнул Туров в ответ. У Кости побелело лицо. Нас предали, ребята! – Туров вдруг понял, что его трясет. Нас начисто предали!..

Лес визу сменился полями. Красно-желто-зеленое лоскутное одеяло, накинутое на оглаженные холмы.

Хвостатая тень дракона…

Когда проехали мили три, Лев вдруг остановил пони и долго сидел молча и неподвижно. Начинался четвертый час ночи; небо справа становилось полупрозрачным. Светлана ждала.

Слева сонно дышал лес. Ворохнулась большая птица, упала отяжелевшая шишка, заскрипел от старости ствол. Совсем далеко хохотнула сова. Потом – закричал пронзенный когтями зверек. Испугавшись, лес замер. Смерть бродила на мягких лапах.

Потом Лев тронул поводья, и пони потрусил дальше. Дорога едва угадывалась впереди.

– Хотел вернуться? – спустя какое-то время – уже светало – спросила Светлана.

– Да.

– Из-за… тех?

– Да.

Несколько дней назад в отряде Дабби объявились эмиссары из Порт-Элизабета. Вместе с ними и еще на следующий день двумя обозами подвезли оружие, патроны, а главное – несколько сот комплектов палладийского обмундирования. Дабби ходил мрачный. Сегодня ночью он растолкал Светлану и, приложив палец к губам, велел идти за собой. За линией постов их ждал уже Лев – на крошечной двуколке, запряженной пони.

Билли бормотнул во сне и куда-то побежал. Мама!.. Открыл глаза, тут же закрыл и вцепился ручками.

– Спи, хороший мой, спи…

– Там двое – из моих клиентов, – сказал Лев. – Был бы я без дырок – вернулся бы…

– Бросил бы меня?

– Я ведь присягу принимал…

Светлана промолчала.

Утром они постучались в ворота небольшой фермы в предгорьях.

Кто я для него, подумала Светлана смутно. Хромота на вторую ногу… Пожилая женщина в сером платье с передником, в черном чепце – открыла дверь. Лев тихо говорил, что-то показывал, не выпуская из рук. Женщина измерила взглядом его, ее, прищурилась на Билли – Светлана чуть повернулась, прикрывая малыша телом. Ведьма…

Их накормили во дворе под навесом и с собой дали небольшой узелок.

Как ни удивительно, офицеры группы восприняли сообщение о предательстве если не спокойно, то по крайней мере как нечто ожидавшееся. Чуял я гниль, сказал Баглай, с самого начала гнильцой тянуло… Списали нас, гниды, скрежетнул Никольский, прав был Алька Величко, а, Степа? Да что мы, не найдем, где выйти? – почти растеряно сказал Брянко, – ерунда какая: проход найти… Эх, Андрюша, нам ли жить в печали, нам ли жить… – Никольский взъерошил ему волосы. Ну, найдем мы проход – дальше-то что? Брянко вздохнул – и вдруг замер, уставившись строго перед собой. Дошло…

И будем мы без вести пропащие, сказал кто-то и подчеркнул, если не врубился кто: пропащие.