Андрей Лазарчук - Транквилиум

– Нет, – Билли перелез через борт, подал Алине руку. – Мотор рычит, масло брызжет, все трясется… Говорят, на дирижаблях – похоже. Но на дирижаблях мы еще не летали.

– А по-моему, все равно, – упрямо сказала Алина. – Когда плывешь между домами, кажется, что летишь… Это откуда? – она подняла находку.

– Со дна, – с гордостью сказал Билли.

– Свистишь…

Билли презрительно пожал плечами.

– Но это же глубина…

– Давай лучше посмотрим, что оно такое.

– Я сама.

Алина потерла пальцами бурый комок. Корка начала расползаться. Тускло сверкнула медь.

Через минуту на ее ладони лежала размером с гусиное яйцо чеканная голова: полузакрытые глаза, острый горбатый нос, острая бородка, ухмылка на тонких губах.

– Что, интересно, это? – сказала она. – И – кто это?

– Вряд ли просто скульптура. – Билли осторожно переложил голову на свою ладонь. – И не пресс-папье – легкая, полая. Наверное, это открывается – смотри, есть щель.

И правда, тонкая щель шла вокруг темени и затылка. Должна быть и хитрая защелка. Вырывая голову друг у друга, они стали искать защелку. Что будет внутри? Ах, что будет внутри!.. Крышка открылась сама со сложным щелчком: наверное, пытался что-то пропеть музыкальный механизм. Защелка оказалась там, где был гладкий срез шеи.

Билли всматривался в открывшуюся решетчатую башенку, в широкое зубчатое колесико… Потом он захохотал.

– Ты чего? – удивилась Алина.

– Это же зажигалка! А мы-то гадаем: что за произведение искусства.

– Зря ты так. Красиво ведь. Скажи – красиво?

– По крайней мере, необычно. Ну, представь себе: носить такую бомбу в кармане.

– В те времена мужчины имели большие карманы.

– Большие карманы, толстые кошельки и огромные револьверы.

– И тяжелые часы на толстых цепочках.

– Были неотразимы, решительны и бесцеремонны.

– Ни одна девушка не могла чувствовать себя в безопасности рядом с ними.

– И ни одна женщина – в опасности.

– Но в этом смысле ничего не изменилось…

– Да. Мир утонул, а мы все те же.

– Билли, я боюсь. Вон те – смотрят.

Билли проследил взглядом направление ее руки. Орлы так и ходили в небе, гораздо выше.

– Пусть смотрят, пусть – завидуют.

– Люблю.

– И я – люблю.

Потом они снова плавали, ныряли – уже не до дна. Вода стронулась с места, из окон выхлестывали струи мути. Солнце дробилось мелкой волной.

– Плывем домой?

– Плывем…

Плывем! Легкий, незаметный почти ветер лег в парус – и лодка пошла, чуть кренясь, туда, где белела на фоне зеленого склона плавучая Белая Крепость.

– Смотри, – Алина погрузила руку в воду и вынула узкий желтый лист. – Это что же получается? Лето – прошло?

– Нет! Лето не кончается никогда!

– Занятия начнутся в понедельник. В понедельник. Ой, как не хочется…

– Терпи. Год остался.

– Год! Боже, целый год…

– Зато потом ты будешь мадам доктор.

– Мадемуазель. Барышня доктор.

– Как? Ты не согласна выйти за меня замуж?

– А ты, что ли, мне предлагал?

– Ой! Нужно же еще предложить… Мадемуазель Алина Аристарховна, я прошу вашей руки. Взамен можете взять мое сердце – ибо, если вы откажете, оно мне ни к чему.

– Я подумаю. Велико ли имение у жениха?

– О, целый плот! Огромный плот!

– Железный или деревянный?

– Да разве же я осмелился бы просить руки барышни доктора, владея только деревянным плотом? Лучшей артемовской верфи работа – сталь, сударыня, сталь! Нынче такого не делают, нет.

– Ах! Ну, можно ли устоять против такого напора…

– Так ты согласна?

– Да, милый.

– Скажи еще раз.

– Да, милый.

– Я… Хочешь, я достану тебе звезду? Или осушу море?

– Будет скучно. Лучше просто сделай так, чтобы оно не поднималось.

– Сделаю. Сделаю!

Билли вдруг замер. Неслышный звук пришел с неба. На миг стало темнее и прозрачнее. И – будто холодная игла вошла под лопатку. Вошла, нагрелась и перестала быть ощутимой. Но не перестала быть.

Почему-то вспомнилось, как рассказывал отец: давно, в старой жизни, при трудовиках: поссорился с товарищем по службе, офицером. Ссора была дурацкая, от нервов. Мог помириться, даже написал письмо с предложением забыть все, но не отправил. А потом – прочел на столбе список расстрелянных…

Он стряхнул с себя оцепенение.

– Завтра я летаю на «Аисте». Он двухмоторный и двухместный. Хочешь – со мной?

– А разве можно?

– Конечно. Как может быть иначе?