Андрей Лазарчук - Транквилиум

– И что из этого?

– А то, дорогой мой Альберт Юрьевич, что профессор десять дней назад исчез, прихватив с собой супругу господина Марина. И я очень подозреваю, что к исчезновению этому приложил руку наш с господином Мариным общий шеф князь Кугушев. Давайте отойдем куда-нибудь в тень? У меня с собой есть прекрасное монастырское бренди…

– Так, вы говорите, Олив похитили?

– Да. Вот этот стаканчик пусть будет ваш… Мне, к сожалению, надо постоянно быть чуть-чуть пьяным – тогда я еще могу терпеть зуд. Госпожу Олив вывезли из больницы, где она по известным вам причинам вынуждена была находиться, и посадили на корвет «Витязь». Корвет этот принадлежит ведомству князя… Один Бог знает, куда они направились. Если верно мое предположение, то… все кончено.

– Что… кончено? – внезапно холодея, спросил Алик. Он выпил бренди одним глотком, не чувствуя вкуса. – Что вы имеете в виду?

– Князь безмерно напуган возможностью вторжения. То есть не возможностью, конечно – вторжение ведь уже произошло… Да, самим вторжением. Напуган. Он очень решительный человек, а как раз решительные люди в состоянии испуга способны наделать таких глупостей… Он делал ставку на Глеба Борисовича. А Глеб Борисович – это такой человек, на которого по определению никакие ставки делать нельзя. Потому что – полнейшая непредсказуемость и действия не по разумению, а по самоощущению. И вот, представьте себе, в самый наиответственнейший момент Глеб Борисович вообще исчезает с этой шахматной доски…

– Так, – сказал Алик. Ай да Глеб! – подумал он про себя.

– И тогда князь приглашает профессора и спрашивает: не в силах ли кто-нибудь заменить на этом поприще нашего общего друга? И профессор после напряженных размышлений предлагает не кого-нибудь, а себя…

– Я как-то все еще не понял…

– А вы наливайте, наливайте. Ничто не прочищает мозги лучше хорошего бренди. Тем более вопрос такой… потусторонний…

– В каком смысле?

– Да в самом наипрямейшем. Я, когда помоложе был, сам всеми этими необыкновенностями увлечение прошел. И понял, что или мозговую грыжу наживу, или на славные подвиги меня потянет. Как рыцаря Вильямса. Так вот: есть в среднем течении реки Эридан таинственное образование по имени Черный Великан. Скала в полверсты высотою – и алмазной твердости, скажу я вам. Алмазной! Отец нашего друга, Борис Иванович Марин, предпринял как-то восхождение на ее вершину. Сутки он там провел, а когда вернулся, имел двухнедельную щетину. Очень удивлялся, что здесь всего лишь следующее утро. Подозревал, что погрузились мы в волшебный сон… да. Так вот: высказал он между делом мнение, что в этой скале сокрыт некий стержень нашего мира, некая ось его вращения – в переносном смысле, конечно. И что, если удастся найти, на что нажать и куда повернуть… то произойдет все совсем по Архимеду.

Ну, помните: точку опоры, переверну…

Он вдруг замолчал и стал молча смотреть перед собой.

– Чего не пойму – так зачем вам все это рассказываю? – продолжил он, наконец. – Все равно уже поздно. Даже если бы Глеб Борисович сидел вон в той палатке… не успеть. У них слишком большая фора. А с другой стороны – может быть, я паникую. Может, ничего не происходит, а у профессора проснулась внезапная любовь к живописно сошедшей с ума даме. Чего не бывает на белом свете, не так ли?

– Вы хотите сказать, что профессор устремился к этому… рычагу управления миром?

– Именно это я и хочу сказать.

– А зачем ему Олив?

– Потому что только она одна может увидеть этот рычаг.

– Интересно…

– Уж куда более. Но самое интересное – это то, что никто по-настоящему не знает, что произойдет в результате. Никто, понимаете? И наш друг вот этим местом, – Кирилл Асгатович постучал себя по лбу, – тоже не знает. Но он по-настоящему боится прикасаться к рычагу…

– Пожалуй, да, – медленно сказал Алик. – Мне он тоже говорил нечто подобное.

– Вот видите. А Иконников, похоже, ни черта не боится. Потому что этим местом, – опять стук по лбу, – он знает кое-что, но далеко не все, а внутреннего сторожа у него нет…

– Но почему именно Олив? – зачем-то спросил Алик.

– Потому что имела несчастье полюбить нашего героя… Вы не заметили разве: все, с кем он имеет дело, оказываются отмечены судьбой, или роком, или как еще сказать?.. У всех Мариных есть такая родовая черта. Их любимые женщины поражаются безумием. Их друзья обретают искру Божию. Те, кто имел неосторожность причинить им вред, караются или смертью, или болезнью. Меня вы видите…

– Подождите. Глеб не такой. Он…

– Он даже не подозревает об этом. И уж тем более – не управляет этим. Все делается само… А их дети обрекаются на одну и ту же судьбу – по кругу, по кругу…

– Это невозможно.

– Конечно. Тем не менее это так. Невозможно – а есть.

– Кто же он тогда? Замаскированный Бог?

– Да. Вы хорошо сказали. Замаскированный Бог.

– Не ведающий, что творит?

– Трудно сказать. Хотя, пожалуй, да. Его человеческая часть, разумеется, не подозревает о том, что творит часть трансцендентная. А той, в свою очередь, не слишком много дела до человека по имени Глеб Борисович…

– А вы-то откуда все это знаете?

– Работа такая… Давайте искать его вместе, а? Он должен быть где-то поблизости.

– И что мы ему скажем? Отечество в опасности?

– Не знаю. Я стараюсь не загадывать наперед, что я скажу человеку.

– Ну, хорошо. Вот нашли мы его. Сказали: Глеб, профессор Иконников украл твою жену. И что? Чего мы вообще от него ждем? чтобы он сотворил чудо?

– Чудо. Да.

– Вы же сами говорите, что поздно. Что не успеть.

– Поздно. Не успеть. А что делать? Сидеть и ждать, когда безумец попытается перехватить в свои руки управление этим миром и творить все по своему разумению? Творить то, от чего всеми силами стремится уйти наш Глеб Борисович?

– Вы уверены, что… что все обстоит именно так? Так скверно?

– Разумеется, нет. Но у меня есть проклятая моя способность чувствовать наперед плохие исходы дела. И вот она мне говорит: Кирилл, дела плохи настолько, что можно ложиться, выбирать удобную позу и помирать. А с другой стороны, мое татарское упрямство велит мне помереть, брыкаясь…

– Как странно, – сказал Алик, озираясь, – я вот ничего не чувствую…

– Солдат… ты меня слышишь?

– Слышу. Только ты лучше не говори ничего, ладно?

– Нельзя… Ты же русский?

– Русский.

– Вот. А они в форму русскую одеты… а между собой по-английски, понимаешь?

– Кто?

– Которые меня… которые нас… Понимаешь, они в русскую форму… черные бушлаты… машину захватили… Наши решат, что это… морпехи. А на самом деле…

– Я понял, – голос у Льва стал совсем другой. – Я все понял. Теперь молчи. Мне надо подумать.