Валерий Елманов - Сокол против кречета

– Еще как сведает, – подтвердил Константин опасения боярина. – Бату в глупцы записывать – все дело на корню загубить. Но объяснить это легко. Мол, мы свое слово честно держали, а вот он – не всегда. Оттого и опаска у нас. Опять-таки не ведаем – согласится он или как. Новый уговор меж нами не то что не подписан, но даже и не составлен. А коли и согласится Бату, все едино – полки эти русскому царю в Булгарии понадобятся. С ними ему гораздо легче хана Абдуллу уговаривать. Известно, что человек гораздо податливее становится, если над его головой клинок занесен. Вот так ему и ответь.

– А про княжича юного? – напомнил Ожиг Станятович.

– И про него забывать не след. Напротив, раз уж я на такие уступки ради внука готов пойти, значит, все помыслы только о нем одном. Потому старайся разговор все время на него завернуть. Заботится, дескать, государь, как он там? Живой ли? Здоровый ли? Ну и всякое прочее. Проси, чтоб Бату сразу тебе его передал. Коли откажется – умоляй слезно, ну а уж нет, так нет. Тогда предложи на Яике обмен сделать.

– Может, потребовать, чтоб он его хоть показал? – предложил боярин. – Вдруг на самом-то деле и показывать… – и тут же испуганно осекся, заметив, как побледнел с лица государь. – Я к тому, что, может, хворает он, – поправился неловко.

– Хворает, – после недолгой паузы глухо подтвердил Константин, почти сразу справившись с секундной слабостью. – О том и я и вы ведаете – раны у него. Но требовать ничего нельзя – только просить. Откажет – ни в коем разе не настаивать. Мои люди уже выехали, но в стане у Бату им гораздо тяжелее придется, так что пускай княжич подальше от него будет.

– Что на словах передать – уразумел, – кивнул Ожиг Станятович. – Хотелось бы еще об одном узнать. Поверь, государь, – прижал он руку к сердцу. – Не из любопытства праздного вопрошаю – для дела знать надобно, ибо неведомо оно – в какую сторону все повернется. Тайное поведай. Сам-то ты что мыслишь о своих? Я к тому реку – цену каку за них готов уплатить?

– Жизнь отдать – могу, – вздохнул Константин. – Но – свою. – И отчеканил: – Русь же на родичей менять я не намерен. Нет у меня такого права, да и было бы – все одно – не стал бы!

Наступила неловкая пауза. Что говорить, коль все обговорено?

Но боярин нашелся, вспомнил:

– А… Святозар?

– И его тоже повидать попросите. Мол, пусть сам свои требования вслух произнесет, да расскажет, как он наследство при живом отце делить удумал, – почти зло произнес Константин, но вновь почти сразу взял себя в руки и спокойно продолжил: – Однако и тут настаивать не след. Нет так нет. Остальным же, кто с тобой будет, как и прежде, дела свои тайные вести. Особое внимание пушкам. Освоили их поганые или нет – вот что мне интересно.

Константин и впрямь угадал все верно. Хотя нет – угадывают ведуньи в селищах, когда девке на суженого ворожат. В державных делах – иное. Тут расчет надобен, да чтоб с учетом всех тонкостей, чтоб не просто сошлось, но кирпичик к кирпичику легло, без щелей и зазоров.

На сей раз вроде так оно и вышло.

Бату, которого второе русское посольство застало по-прежнему под Суваром, действительно отказался. Причем чем мягче становилась речь Ожига Станятовича, тем жестче следовал ответ. Чем больше уступал посол, тем сильнее давил хан, доходя до совсем невозможного.

– Пускай каан в знак доброй воли вовсе свои ту-мены распустит! – не предлагал – повелевал Бату. – Тогда я поверю, что он не держит на меня зла. Кто хочет мира, не должен извлекать свою саблю из ножен. А с Абдуллой мне его помощь не нужна – я сам управлюсь. Еще день-два, и этот град падет, а за ним придет очередь и Биляра с Булгаром. Но если к тому времени твой каан не распустит своих воинов, то я пойду дальше. Скажи ему, что я милую только тех, кто готов покорно следовать у стремени моего коня. Что же до его сынов и внуков, то негоже говорить о родичах с чужим человеком. Пусть он сам придет в мою юрту, и тогда мы будем вести речь о них. Коли его помыслы чисты, то ему не нужно опасаться моего гнева. Но я начинаю уставать в ожидании дорогого гостя, а это нехорошо.

Ожиг Станятович угодливо склонился и убыл, заверив, что передаст все в точности. А вот дальше…

Бату поначалу даже не поверил, когда прибыл очередной гонец от Орду-ичена с донесением о том, что каан урусов продолжает приближаться и до Камы ему осталось всего два дневных перехода. Уж очень поведение Константина противоречило словам его же послов. Получалось, с одной стороны, тот вроде боится Бату, да так, что готов кинуть под копыта монгольских коней половину Руси, а с другой… Словом – не получалось что-то. Ты уж или так, или эдак, а то мешанина какая-то несуразная выходит, все равно, что вареную баранину прямиком в кумыс накидать.

Бату задумался. Мыслил долго. Посоветоваться хотелось, но с кем? Разве что с Субудаем, но, в конце-то концов, хан он или нет! Не к лицу ему просить у кого бы то ни было разъяснений каждого непонятного явления. Наконец он понял и облегченно засмеялся. Да ведь об этом же самом и посол говорил. Мол, нет у Константина теперь веры твоим словам, хан. Потому и не распускает он свои ту-мены, опаску имея.

И все равно выходило, что следует идти к брату, оставляя за плечами – ох, какой позор! – так и не взятый Сувар. От двух туменов Мультека осталась треть, а то и четверть, потери монголов приближались к двум тысячам, а что толку?

Жители города обливались потом и кровью, каждый вечер оплакивали погибших, но утром, утерев слезы и стиснув зубы, вновь и вновь шли на крепостные стены, меняя ночную смену защитников и не собираясь сдаваться на милость победителя, да и не веря в нее.

Разумеется, полностью снимать осаду он не намеревался. Под городом он оставит тумен брата Тангку-та, но, как ни крути, сам-то Бату уходил несолоно хлебавши. Сознавать это было горько и обидно, но другого выхода, как идти на соединение с туменом Орду, не было.

Конечно, навряд ли перепуганный урус решится напасть, раз он соглашается на все, но соблазн для каана урусов будет велик и рисковать не стоило.

А проклятого Бурунчи все не было и не было. Бату еще раз посчитал дни, тщательно загибая пальцы. Нет, все правильно, хан нигде не ошибся. Темнику надлежало прибыть еще вчера, а уж Святоза-ру с его пушкарями-урусами – и вовсе три дня назад. Целых три дня! Выходит, что он успел бы взять город и еще дать своим воинам немного времени на забавы с булгарками, а вместо этого…. Не иначе как что-то случилось, но что?

Ответ на этот вопрос дал Субудай.

– Неспокойно в степи, – заметил он, когда они с Бату неспешно ехали по стану, прикидывая, кого именно оставить под Суваром. – Может, не следовало вырезать те тысячи степняков, которые были с урусами? Они ведь все равно находились в кольце.