Андрей Валентинов - Крабат

Площадка висела над пропастью. Ледяной каменный пол, невысокая, едва по пояс, чугунная решетка, а за нею — мороз и пустота. Справа и слева горный склон в клочьях сизого тумана, впереди же — вообще ничего, ни дна, ни покрышки, только серая дымка вместо сгинувшей земли.

Андреас был здесь не впервые, поэтому скромно отошел в уголок и достал сигареты. Смотреть не на что — горы себе и горы. Не так и высоко, ровно километр. Как раз для туристов — нервы перед обедом пощекотать. Закурил — стало теплее, а там и настроение пошло вверх, к самой снежной вершине.

…И в самом деле! До места, считай, добрались, даже вещи на горбу волочь не пришлось. Снаряга есть, консервов навалом, господин обер-фельдфебель получил законное право лично вычистить Sitzungssaal …

Погоды бы еще хорошей! И везения… Тони Курц прав, Норванд не только спорт, но и лотерея.

Он курил, наблюдая, как его спутники собрались у решетки, как Чезаре, словно неопытный дирижер, размахивает ручищами, тыча пальцем куда-то вниз, в сизый туман, как о чем-то громко тараторит неугомонный Джакомо…

Баронесса Ингрид стояла возле самого края пропасти. Слушала, не произнося ни слова, даже не кивая. Лицо застыло ледяной маской, сразу же став много старше и взрослее. Хинтерштойсеру почудилось, что светлое северное небо в ее глазах исчезло, сменившись безвидной туманной серостью.

Курц стоял рядом с баронессой, но молчал. Вниз не смотрел, косился куда-то в сторону. Андреас, немного подумав, подошел и так же молча отдал ему плед. Тот понял, кивнул, благодаря, и накинул клетчатое одеяло на плечи девушки.

Оставшись доволен, Хинтерштойсер вернулся в свой закуток, извлек из пачки новую сигарету, но так и не закурил. Каменное нутро горы неслышно дрогнуло. Черная тяжесть навалилась на плечи, мокрый белый снег ударил в глаза…

— Твой труп не найдут и не похоронят. Труп твоего друга будет пять дней висеть возле этого окна. Зачем вам это?

С ним говорил Эйгер.

Слова-скалы давили, не давали вздохнуть, но Андреас все-таки сумел разлепить бессильные губы:

— Мы хотим взять Северную стену!

Глухой утробный скрежет. И горы умеют смеяться.

— Северная стена — стена мертвецов. Даже я потерял им счет. Они лежат между камней, стоят по пояс в снегу, висят на своих жалких веревках. Где их мечты? Где их сила, их смелость, их страсть, их любовь? Я забрал все вместе с жизнями. Ты погибнешь, и погибнешь очень скоро, а мертвому нет доли в этом мире. Зачем всем вам такая судьба? Ради чего умирать — и тебе, и остальным?

Он пытался крикнуть, но из глотки вырвался еле слышный шепот:

— Мы… Мы хотим взять… Северную… стену!

Плечам стало легче, глаза вновь стали видеть. Хинтерштойсер облегченно перевел дух. Не зря ему так не по душе тоннели! Мерещится же такое!

…Нет, не мерещится!

— Ничто не вечно, — негромко пророкотал голос Огра. — Даже горы, даже я… Северную стену конечно же возьмут. Но не вы — и не сейчас. За каждый пройденный шаг к моей вершине приходится платить. Не золотом — жизнями. Счет не оплачен даже наполовину, вам его хватит, чтобы добраться только до Второго Ледового поля — и пополнить мою копилку. Идущие за вами сделают следующий взнос, но копилка наполнится очень нескоро. Ваши жизни — несколько мелких монет, плата за чужой успех. А у тебя не останется ничего — и от тебя ничего, даже могилы. И за этим ты пришел сюда?

Каменные слова звучали все тише, угасая в черных бездонных глубинах. Андреас же ответил во весь голос, громко, как на строевом смотре.

— Мы хотим взять Северную стену!

Он не ждал эха, но эхо пришло.

— Prendi! — Чезаре, громким басом.

— Prenderemo il Muro! Мы ее возьмем! — Джакомо, звонким дискантом.

— Возьмем, — Курц, тяжело и веско.

Андреас слегка растерялся. Неловко вышло, стыдно даже. Кто он таков, чтобы лозунги орать, словно крайсляйтер на партийном митинге? И перед кем? Перед теми, кто и так уже мыслями на Стене?

Улыбнулся, руками развел. Вырвалось, мол. Забудьте!

Не забыли. Та, что промолчала, шла прямо к нему. Остановилась в одном шаге, взглянула без улыбки:

— Вы пройдете стену, Андреас. Я не верю — знаю. И… Поступайте так, как считаете нужным. Вам виднее, а я была неправа. Простите!

Хинтерштойсер хотел было спросить «за что?», но не стал.

— Мы одна команда, Ингрид. Мы все — против Огра. Незачем извиняться. Вы и в самом деле хорошая, замечательная — и очень красивая!

В ее глазах вновь сияло северное небо. Но не холодное, а полное утреннего солнца.

— Все равно не убедили. Но… Спасибо за плед!

Она ждала вестей о мертвеце, однако откликнулись живые. Телеграмму от мужа принесли, как только она включила в номере свет. Женщина взглянула на желтый бланк, но открывать не спешила. Весть пришла не в срок, на день раньше, чем обычно. Значит, что-то не так, мальчишка оплошал. За него она не очень боялась, выкрутится. Но с ним Герда.

— Это не твои деньги, — сказал ей Марек Шадов. — Я заработаю сам.

В тот вечер, нет, в ту ночь у нее было очень хорошее настроение. Весь день гуляла с дочерью, потом сражалась с ней в «го», проиграла, затем сравняла счет. Наконец, уложив спать, приняла ванну и пришла к мужу, не забыв захватить с собой махровое полотенце. Когда из горла начинал рваться крик, она впивалась зубами в мягкий хлопок. Комната девочки рядом…

Марек ей не изменял. Она это очень ценила.

Под утро, когда женщина вся была в его семени, наступил короткий миг счастья. Ничего больше не нужно, жизнь к ней очень добра…

— Сколько нам хватит? — спросил муж. — Полмиллиона? Миллион?

Ей не хотелось ссориться и говорить не хотелось. Не то время и место.

— Заработаешь?

Улыбнулась, но тут же поняла, что муж не шутит. Пришлось объясняться всерьез — прямо на влажной от их пота простыне.

— Ты не в Шанхае, Марек! Мото продавал китайцам оружие и боеприпасы. В Европе нам никто этого не позволит, здесь нужно совсем другое. Доверь это мне! Оставайся, кем ты есть — хорошим человеком. Мы все вместе — ты, я, Герда. Года через два, если захочешь, сможем подумать о ребенке. Что тебе еще надо?

— Чтобы Герда бросила наконец курить. Я не хочу торговать смертью, Ильза! Пусть люди покупают то, что им дороже всего — собственные иллюзии.

Она не приняла слова мужа всерьез, но и не стала возражать. Того, что Марек зарабатывал, хватало на квартиру, школу для Герды и на мелкие подарки к праздникам. Пусть его! В той провинции, откуда муж родом, до сих пор уверены, что мужчина — глава семьи.

Телеграмма! Не в срок, совсем не в срок…

Мистер Мото, очень странный японец, уехал из Шанхая по-английски, не попрощавшись ни с кем из своих многочисленных друзей и врагов. Но с ней повидался — якобы совершенно случайно. Женщина оценила и охотно согласилась выполнить просьбу, странную, как и сам мистер Мото.