Михаил Ланцов - Новик

— Какой черт тебя принес в столь ранний час? — хмуро спросил уставший купец.

— Не богохульствуй! — воскликнул священник, а потом подошел ближе и очень тихо добавил: — Нужно поговорить.

— А чего исповеди не дождался? — также очень тихо поинтересовался Афанасий.

— Сам же знаешь…

Агафон недовольно кивнул и жестом показал гостю следовать за ним. Наконец, уединившись, он спросил:

— Что-то случилось?

— Ты стал неприветлив.

— Я устал.

— Мы все устали. Но это не объясняет твоей неприветливости. Не краску ли еще раздобыл?

— Если бы.

— А если бы раздобыл?

— Если бы да кабы, то во рту росли грибы. Сразу соленые. Я от того и злой, что краски нет. Я-то губу раскатал.

— А он обещал? — махнул неопределенно священник.

— Ничего точного. Ну ты и сам знаешь. Он просто намекал на что-то, а я, старый дурак, уши то и развесил.

Афанасий внимательно посмотрел Агафону в глаза, но тот их не отвел. И там читалось лишь раздражение и досада. Вполне себе искренние.

Но какова их природа?

Конечно, отдельные пылкие читатели, могут подумать, что Агафон думал об увлекательной лекции, посвященной загонной охоте и практике ее применения в летний период против волков. И о том, почему татарам удалось выгнать волков из леса. Но эти читатели будут разочарованы, ибо купец думал о деньгах. Куда более близких его сердцу, как и положено правильному купцу…

Поместный дворянин московской службы со своими людьми довольно долго просидел в Туле, решая вопросы, которые перед ним поставил царь. Помимо приглашения Андрея. 15 августа он прибыл, а на днях — в первых числах сентября — отбыл. Потратив чуть больше двух недель на всякого рода дознания и беседы. Причем в этот раз, беседы эти фиксировали на бумагу. Подробно.

Самому Агафону не удалось избежать этой участи. И если первый раз он пообщался с тем десятником вместе с Афанасием и довольно непринужденно. То во второй раз его пригласили в гости на подворье воеводы, где, конечно, не пытали, но очень строго спрашивали. Посадили в небольшой комнатке. Обступили со всех сторон. И давай душу вынимать.

Пришлось признаться во всем… вообще во всем. Что ездил на торг к Андрею. Что забрал у него полбочки светильного масла. Что надеялся раздобыть еще краски. И так далее.

В общем — давил этот десятник не столько грамотно, сколько вдохновенно, опираясь на природное чутье и талант. Понятно, так он обрабатывал не всех. Но простых купцов, ремесленников да поместных дворян — очень даже.

Получив второй шанс от царя, он старался. Понимая, что слов будет недостаточно, но писал все на бумаге. Прекрасно зная, что таким скрупулезным вещам царь может поверить. Но главное — это не опрос одного человека. Это опрос многих, который позволял получить некий общий срез «картины маслом».

А как же Андрей?

Он мог и подождать. Потому что требовалось разобраться в том змеином клубке, что в городе завязался. Кроме того, его очень заинтересовали слухи о колдуне. И он вместе со священником проводил определенные поисковые мероприятия. Однако, когда убедился, что в шаговой доступности от Тулы сбежали все знахарки, повитухи и травницы то плюнул. Ему стало очевидно — колдун если и был, то теперь далеко.

Агафон чувствовал себя побитой, оплеванной собакой.

Он хотел вернуться в Тулу после отбытия московских гостей к Андрею. И, улучив момент, увернуться от излишнего общения с ними, когда те станут возвращаться. От греха подальше. Но его встречали на причале. Он хотел сохранить в тайне уговоры с Андреем и своими новгородскими родичами, но из него это все словно клещами вытащили. Он даже сам не понял, как сам все разболтал, стараясь себя выгородить…

И теперь не знал, что делать.

Все ведь рассказал… все… лишь бы отпустили. Испугался. Как есть испугался. Только чего он так раскис понять не мог. Может быть на него так подействовали вооруженные люди в доспехах, что стояли у него над душой. А может и сам десятник с его смеющимся взглядом. Таким, будто бы он и так все знает. А может и общая атмосфера. Он ведь все эти дни перед беседой накручивал себя. Думал, что его возьмут. Что его скрутят. Что его повезут куда-то далеко и начнут пытать, выведывая правду. Спать толком не мог, а все думал о том. И вот, когда к нему подошли люди царя, поплыл.

Все получилось, как в той кинозарисовке из «Не может быть» Леонида Гайдая, когда завмага Г.И. Горбушкину пригласили к следователю. Только тот следователь и спрашивал не то, и выпытывал не о том. А тут, конечно, не следователь в полный рост, но вопросы Агафону десятник задавал правильные. Видно, не в первый раз подобными делишками занимался. Знал, что спрашивать. И к самой главной рыбке подбирался через мальков, ее окружающих. А потому в общем и так уже все знал.

От осознания чего Агафону было страшно… обидно… глупо.

Еще и этот священник пришел. А про него он тоже рассказал. Гаже на душе было еще и от того, что Агафон был уверен — Афанасий про него тоже все рассказал. И о их уговоре. Поэтому там, в той коморке, испуганный купец вещал, боясь замолчать. Рассказывал… рассказывал… рассказывал…

Его отпустили.

Он вышел с подворья воеводы и минут пять не мог понять, что происходит. Почему он тут, а не там. А потом на него накатила ТАКАЯ тоска и обида, что и не пересказать. Ведь сам же, своим языком свою надежду под корень срубил.

Афанасий помолчал, внимательно на него посмотрел и спросил:

— Что с тобой?

— Все хорошо.

— Сам не свой же.

— А то ты свой! Что в Туле творится?! Честных купцов как татей каких на причале под белы ручки принимают. Дворян поместных терзают. Мало им старшин мироедов, так еще эти, пришлые стараются? Чего им всем надо?!

— Тебя ограбили что ли? Сильно?

— Тревожно мне что-то… ой тревожно…

— А кому сейчас не тревожно? — мрачно фыркнул священник.

— Ты им что о делах наших сказал?

— Я? Ничего. А ты?

— И я не сказал, — также беззастенчиво соврал Агафон.

И Афанасий это понял, отчего нервно дернул подбородком и побледнел. Как понял? А черт его знает. Просто понял — врет. Ровно, как и он сам.

— И чего теперь делать станем? Царь ведь по головке нас не погладит? — после небольшой паузы спросил купец.

— То дела Тулы, а не царя, — возразил священник.

И они оба покивали, прекрасно понимая, насколько эти слова не соответствуют действительности. После чего тихо сели рядом на скамейку. Молча.

Что делать дальше они не понимали.

Священник, несмотря на то, что держался корпоративных интересов, был туляком и мечтал о том, как расцветет его город. Прежде всего по его ведомству. И он видел в Андрее надежду на это благополучие. Он чувствовал, что с него можно взять еще. И лучше будет брать осторожнее да вкладывать в дела города, а не сплавлять все наверх. Ибо в митрополите и его подходе он разочаровался. Грубо как-то, топорно и без учета интересов на местах. Оно-то и понятно — митрополиту то вся эта возня в Туле была до малины, из-за чего он решал вопросы на своем уровне и своем масштабе. Но Афанасию от этого теплее на душе не становилось.