Ande - Между двух огней

Сунул ему десять франков. Протянул руку Гастону. То пожал её. Проворчал:

– Лучше бы мне отдал, нечего им пить в разгар работы.

Я похлопал его по плечу и пошел к выходу.

– Русский! – я обернулся – ты обращайся, если что.

– Меня зовут Айвен. Обязательно обращусь. Пока господа.

Мадам Клоди зашлась от восторга.

– Мсье Колтцофф! Это было великолепно! Давно пора было уже разобраться с этими хулиганами. Где вы научились так драться?

– Я из России, мадам Клоди. У нас, выходя из дома, нужно победить медведя, что слоняется возле входа. Иначе никуда не пойдешь. Ни в театр, ни в лавку. Так и научился.

– Вы, Айвен, все шутите. А я договорилась со стекольщиком. Он вставит вам окно. Всего за сорок франков.

Боже мой! А жизнь-то налаживается! Эдак еще пару морд набью и печку получу! Однако нужно деньги перепрятать. А то будет вставлять, гадом буду – найдет.

– Мадам Клоди! У меня нет слов. Я теперь, благодаря вам, буду жить, а не существовать. Я сейчас принесу деньги.

Кафе де ля Пост, где я пою по выходным, место более пафосное, чем Тетушка Катрин. Некоторое время я здесь выступал, бродя между столиками. Потом стал на разогреве у небольшого оркестра, что развлекал публику по ночам. А потом ударил кризис. И по выходным оркестр играет в другом месте. Так я оказался хэдлайнером. Небольшая эстрада, с микрофоном и парой допотопных колонок, позволяют мне больше играть чем петь. Я этим охотно пользуюсь, и жгу не по-детски. Основной контингент американские туристы. Им нравится. Тем более что я помню много кантри песенок. По нынешним временам совершенно неприличных.

В субботу все прошло как обычно, а в воскресенье на меня запала американка. Лет сорока, в норковом манто, бриллианты, длинный мундштук, тщательный макияж. Немного подумав, я решил, что помыться в роскошной ванной роскошного отеля – это то, чего мне давно не хватало. И приступил к охмурению. Исполнив попурри [2] https://youtu.be/f7AP2LOZnbc , я принялся петь совершенно похабные техасские куплеты. Дама была с компанией, одетой для вечернего выхода. Мужчины в смокингах, цилиндрах, перчатках, и с тростями. Дамы в вечерних нарядах. А я, гладя даме в глаза гнусаво, чисто по-техасски начал обстебывать северян:

У американо-туристо случился разрыв шаблона. Они ехали за неприличными парижскими развлечениями. А им здесь поют американские похабные частушки. Которые они никогда не слышали. По меркам двадцать первого века это был грандиозный успех. Кто-то орал, кто-то свистел, кто-то хохотал.

А я, глядя даме в глаза, закончил второй куплет:

Дальше, собственно, можно уже было ничего не делать, а сразу в постель. И когда я закончил, она подошла и пригласила в гости. Познакомились. Кирстен Хемсворд. Нью-Йорк. Представился Князем Кропоткиным. После чего она затащила меня в авто и мы отбыли. Оставив остальную компанию искать такси. В отеле приступили не добравшись до кровати. Я ставил себе задачу измотать её так, чтоб она уснула и спокойно принять ванну. А она, похоже, решила добрать все, что не получила за всю жизнь. Голос у нее оказался низкий. А с учетом того, что и я поорать во время секса люблю, прислуга, что шастала по коридорам, наверняка решила – педики слиплись.

Она нюхнула кокаина, и стала неутомимой. Чуть не провалив мой чудесный план водных процедур. Мы отрубились одновременно. Но я проснулся раньше, и час плескался в ванной.

Когда я, уже одетый вышел из ванной, она пила кофе, сидя в гостиной. Встала, и деловито достала из ридикюля пятьдесят долларов.

Я думал она будет ещё спать. Но на случай если она проснется, когда я буду уходить, приготовил прочувствованную речь, что мы не можем быть вместе. И эта встреча останется в моем сердце навсегда. А она протянула мне деньги и сказала:

– Князь! Ты был великолепен!

Я растерялся, и на автомате произнес начало заранее заготовленной речи:

– Кирстен! После того, что между нами было…

Она поморщилась, полезла в сумочку и достала еще двадцатку.

– Давай обойдемся без сантиментов.

До меня дошло. Меня подвело сознание почти шестидесятилетнего мужика. Я обольщал ничего себе тетку. А она снимала молодого мальчика. Без усов я не тяну даже на тридцатник. Чтобы не заржать, отвел взгляд и наткнулся глазами на блюдо с пирожными.

– Распорядись, чтобы мне завернули пирожных.

Она кивнула и, снимая трубку спросила:

– У тебя много детей?

– Пятеро, шестой на подходе. Побалую их.

– Портье даст тебе коробку с пирожными и посадит в авто. Отвезет куда скажешь.

И вот я стараюсь не ржать в голос на диване отельного Роллс-Ройса, что везет меня на Пигаль. Это сколько же в формате девяностых мне заплатили? Где-то около семисот баксов. То есть, я не тяну даже на элитную проститутку? Не лакшери, а всего лишь бизнес-класс? Нет, ухожу и платного секса.

Выйдя из авто возле кафе, я столкнулся с Жюли, проституткой из публичного дома на углу. Видно возвращалась от клиента.

– Привет, коллега!

– Вам бы все шутить, мсье Айвен.

– Пойдем, позавтракаем.

– Я и так должна мадам Мариз.

– Пойдем, пойдем. Я угощаю.

В кафе заказал страдалице яичницу из трех яиц с беконом, круассаны и стакан грога. Она с аппетитом принялась это уплетать за обе щеки. Между делом жалуясь, что клиенты скупые, а туристы до нас почти не доходят…

Я смотрел на неё и думал, что сложись по другому, я б и сам за ней приударил. Симпатичная и веселая. Седьмая (!) дочь нормандского рыбака. Добралась до Парижа в надежде на работу прислугой. Попала к мадам Мариз, и считает что ей повезло. Лет через пять, накопит на приданое, выйдет замуж за какого-нибудь стареющего лавочника, и станет почтенной мадам, рассуждающей о приличиях.

И вообще, нужно позвонить Наташе Вяземской. Почему-то я чувствую себя перед ней виноватым. Прошел к стойке.

– Август! Дай телефон, мне нужно позвонить.

В квартире Вяземских к телефону подошла прислуга. Сказала, что хозяева спят, будить не велено. Ну да, рановато. Взял пирожные и, попрощавшись с Жюли и Августом, направился отсыпаться от подвигов продажного мужчины.

Мадам Клоди, получив коробку пирожных окончательно стала моей. Душой и, если я захочу, телом. Хотя у неё муж. Плавает на баржах по Сене. Раз в пару месяцев появляется на пару дней. О чем я ей и сообщил. Как человек чести, не могу разрушать чужое счастье.