Евгений Сурмин - Красный Жук

Не успел сержант додумать свою мысль, как дверь в столовую распахнулась, и на пороге появился щуплый сержант с каким-то заострённым лицом.

«Детдомовец, голодал», – непроизвольно отметил Даданин.

Новый боец точно не страдал застенчивостью, с порога выдав:

– Не ждали! А я пришёл! – солдат метнулся к раздаче. На подносе в мгновенье ока оказались две тарелки с кашей, гора хлеба, три стакана компота.

– Здорово, кентуха! Двинь мослами, дай место будущему маршалу, – не стал утруждать себя поиском свободного места щуплый сержант.

– Гы, гы. Если маршалу... Давай посунемся, хлопцы, тут маршал оголодав трохи, – пробасил добродушный младший сержант квадратного телосложения.

Этот улыбчивый белорус вызвал бы жгучую зависть у культуристов века следующего: при любом движении его мускулы перекатывались волнами, грозя порвать гимнастёрку, а голубые глаза и пшеничные волосы, обрамляющие классическое славянское лицо, позволили бы ему играть древнерусских богатырей без всяких кинопроб.

– Я Колян Задира! – плюхнулся на освобождённое место сержант, бережно ставя поднос на стол.

– Василь, из Пинска.

– А где этот твой Пинск? – каша с первой тарелки исчезала с удручающей скоростью. Казалось, она испаряется с ложки, не успев коснуться рта.

– В Белоруссии. Значит как от Минска...

– Василь, это ж мировая жратва, – перебил его Николай, – надо узнать, можно ли тут остаться!

– Слухай, Коль, а тебя что-нибудь окромя еды интересует, у тебя ж столько не улезет? – опять мешая русские слова с белорусскими, поразился Василий.

– В детстве я плохо кушал, навёрстываю, – рассмеялся Николай, – доктора разобраться не могут: то ли аппетиту не было, то ли жратвы.

– Подраться любишь, значит? – спросил щуплого сержанта сосед слева. Несколько голов заинтересованно повернулось в их сторону.

Николай приосанился и набрал побольше воздуха для обстоятельного ответа. Ему нравилось быть центром внимания, ловить на себе взгляды, ловко отбивать словесные выпады, самому находить едкие слова, вгоняющие оппонента в смущение, а порой и в бешенство.

Увы для Николая, он был задвинут на задворки внимания одной лишь фразой, донёсшейся со стороны кухни:

– Ребятки, а кому блинчиков со сметаной? С пылу с жару! Кому? – произнесла повариха, держащая на вытянутых руках большое блюдо с горой ещё исходящих паром блинов.

Общий вздох-стон прокатился над столами. Даже издали блинчики наполняли помещение непередаваемым ароматом домашнего уюта. Два парня, коловшие недавно дрова во дворе, принесли бидон и целую россыпь стеклянных банок с вареньем. Под прожигающие взгляды пятнадцати пар глаз не спеша поставили банки на стол, помогли поварихе установить башню из блинов и с чувством выполненного долга сцапали по два верхних блина. Так же неторопливо, культурно – ложечками – парни намазали блины вареньем.

– Клубника! – выдохнул-выкрикнул высокий, светлый младший сержант, сидящий ближе других к столу с банками.

– Мне! Мне наложь! – опережая других, пружиной выскочил Николай.

– Да как в тебя лезет-то? – бойкий одессит решал для себя важнейшую стратегическую задачу: сможет ли он впихнуть в себя хотя бы один блин. Судя по скрестившимся на Николае взглядам остальных сержантов, заданный одесситом вопрос интересовал всех.

– Ты што, блинов никогда не ев? – подколол его квадратный сосед.

– Ел, конечно! К нам шефы в тридцать втором в детдом приезжали, праздник на масленицу устроили. Всем, даж самой мелюзге по блину досталось, только без клубники. С клубникой в Котласе тяжело.

Василь густо покраснел и уткнулся в тарелку. Представить человека, евшего блины раз в жизни, он не мог. Но смеяться над прожорливостью мелкого товарища расхотелось.

Глядя на шебутного сержанта, остальные командиры смогли найти в себе силы дать последний бой армии блинов и быстро организовали атаку с флангов.

«И чего расшумелись, блинов что ли не ели», – подумал Пётр, отодвигая массивный стул. Кроме него только их сопровождающий Андрей не проявил интереса к еде и сейчас о чём-то шушукался со своими дружками.

Впрочем, и Андрей, и блины вылетели у него из головы, стоило ему подойти к расписанной стене. Да, он видел панораму «Бородинская битва» в Москве, которая превосходила масштабами эту кухонную роспись раз в сто, но то Москва, а тут в богом забытом месте, в какой-то солдатской столовой...

За стеной столовая превращалась в какую-то сказочную таверну. Перспектива и освещение мастерски открывали ещё одну залу с геральдическими щитами и чучелами зверей, развешанными по стенам. Вделанные в нарисованные светильники осколки зеркала мерцали, наполняя рисунок мягкой магией.

Но больше всего Петра заинтересовали два персонажа на переднем плане, сидящие под щитом с лозунгом о необходимости взаимодействия всех родов войск.

Слева за столом, с деревянной кружкой в лапе, сидела белка. Если конечно можно назвать белкой существо ростом с человека, вертикальными зрачками и седой гривой.

Одетая в кожаную куртку со шнуровкой у горла, с крестовиной меча за плечом, прорисованная в мельчайших деталях, казалось, сейчас она поднимет кружку и закричит: «Хозяин, повторить! И блинов нам неси!»

Белочкина подруга, сидящая справа, пожалуй, была ещё более экзотична. Начать с того, что бокал красного вина она держала хвостом. Многометровая змея кольцами свилась за столом. Раздвоенный язык, огромный капюшон, но больше всего Петра поразили очки, обычные круглые чёрные очки придавали ей какой-то нереальный мистический образ. Художнику хватило фантазии представить чародейку в образе гигантской змеи, облачённой в черно-белые кожаные доспехи, отдалённо напоминающие Петру танковые траки с вычурным узором. В довершение образа одним из своих колец змея сжимала как пушинку здоровенный боевой посох, расписанный под хохлому.

– Ты гляди, какая змеюка, вылитая моя тёща, та ещё ведзьма! - ­ раздалось сбоку.

Пётр так увлёкся, что не заметил подошедшего товарища. «Сейчас здесь будет столпотворение, как у медведя», – понял он.

Парни уже вставали, один Задира молотил блины, как новомодная машина комбайн.

Слова Василя неприятно кольнули Петра, словно разрушилась некая интимная магия, связывающая его с той стороной. Словно, разглядывая рисунок, они будут делить с ним то, что он уже посчитал полностью своим.

Резко захотелось курить и побыть одному. «Чёрт с ним, найду ещё», – подумал Даданин о художнике и в одной гимнастёрке выскочил за дверь, которую указал им Андрей.

Проскочив двух бойцов с автоматами, Пётр затянулся папиросой и осмотрелся. Место ему не понравилось и вызывало подсознательное чувство тревоги. Участок двора был огорожен колючей проволокой, формируя длинный узкий прямоугольник. Начинаясь от крыльца, он заканчивался закрытыми воротами, отсекающими воинскую часть от внешнего мира. Автоматчики у ворот придавали месту зловещий оттенок.