Иван Оченков - Стрелок-3 Митральезы Белого генерала. Часть вторая.

Наконец, добыча кончилась, и шайка разбойников снова стала превращаться в подобие войска. С трудом вернув управление, командиры снова погнали его в бой, но благоприятный момент оказался безнадежно упущен. В следующей линии уже стоял наготове батальон туркестанцев под командованием полковника Куропаткина.

Алексей Николаевич был не только дельным генштабистом, но и храбрым, можно даже сказать решительным офицером и сейчас вокруг него собрались такие же храбрецы. Ни тени страха, ни капли замешательства не мелькнуло в глазах бойцов, когда толпы текинцев с криками «Алла» хлынули на редут. Вал нападающих уже почти достиг бруствера, когда хлестнувший подобно огромному бичу залп сотен винтовок выкосил первые ряды. Последующие залпы загремели с убийственной частотой. Пистолетная дистанция почти исключала промахи. Каждая тяжелая тупоконечная пуля находила себе жертву, а то и не одну, круша кости, разрывая и калеча тела, выбивая фонтаны крови и оглушая силой удара, пока, наконец, оказавшийся в безумной мясорубке противник не дрогнул.

Тонко почувствовавший этот момент полковник скомандовал атаку, и ощетинившаяся штыками стена разом поднялась из траншей.

Напрасно отдельные храбрецы бросались на них, пытаясь увлечь своих товарищей. Залп, затем несколько шагов, затем снова залп и текинцы побежали назад, устилая землю телами павших. Тех, кого миновали пули, добивали штыками. Поле боя осталось за русскими, вылазка была отбита.

Едва наступило утро, оставшийся верным своим привычкам Скобелев, вызвал оркестр и приказал ему играть бравурные марши, попеременно чередуя их. Собранные со всего лагеря санитары помогали легкораненым и выносили на носилках тяжелых. Тех, кому посчастливилось еще меньше, собирали специальные похоронные команды. Так что вскоре, только тела нападавших оставались лежащими на земле обильно пропитанной кровью сражавшихся. От этого казалось, что потери у противника много выше, каким бы слабым утешением это не звучало.

Отдельно был поставлен небольшой навес, под которым стояло несколько носилок, накрытых толстой парусиной. На них покоились останки погибших офицеров. Санденецкого, Магалова, Готто, батальонного лекаря Троцкого, Чикарева и, наконец, Мамацева. Тело бравого подполковника было до того изрублено, что пришлось собирать его по частям. Рядом стояла грубо-сколоченная лавка, на которой с безумным видом сидела молодая вдова.

- Катенька, милая моя, родная, ну нельзя же так, - пыталась привести ее в чувство Люсия. – Пойдем. Тебе нужно привести себя в порядок или хотя бы умыться.

- Нет. Лучше ты иди, - тихо отвечала та, каким-то совершенно безжизненным голосом. – Я еще немножко посижу с Димочкой.

- Что? – вздрогнула баронесса.

- С Димочкой, - тускло повторила Катя. – Я никогда не называла его так прежде, хотя очень хотелось. Нет. Только Дмитрий Осипович, или «мон лейтенант-колонель»[3], когда мы были одни. Ему нравилось это сочетание лейтенант и колонель.

- Ах вот что.

- Да. Теперь мне уж поздно, а тебе еще нет.

- О чем ты? – удивилась сестра милосердия.

- Мой Дима погиб, а твой еще нет. Скажи ему, а не то потом жалеть будешь. Ступай, найди его.

Вспыхнувшая как маков цвет барышня, хотела что-то возразить, но горе подруги было так неподдельно, да и место для отповеди совершенно не подходило. Поэтому она, не будучи в силах выдерживать это напряжение, поспешила уйти.

Возвращаться в госпиталь пришлось через редут, по которому туда и сюда сновало множество народа. Солдаты занимались наведением порядка, посыльные разносили распоряжения начальства. Санитары все еще искали раненых. Все они переговаривались, шумели, иногда даже смеялись, как будто не было вокруг ни смертей, ни запустения, ни потерь товарищей. Но всего громче звучала музыка полкового оркестра, игравшего скорый марш№6.[4] От всей этой какофонии голова барышни шла кругом, и она поневоле остановилась.

- Сестричка! – отвлек ее чей-то хриплый голос.

- Что?! – испугалась она.

- Помоги, сестричка, - почти прошептал раненый. – Мочи уж нет терпеть.

- Что с вами?

- Яви божескую милость, дай водицы испить. В горле пересохло, сил нет.

- Я… я сейчас принесу, - пообещала она.

- Глоточек, - продолжал причитать солдат. – А там и помереть не страшно…

Охваченная состраданием Люсия бросилась бежать, но не успела она сделать и нескольких шагов, как налетела на какого-то офицера и, не удержав равновесия, едва не упала наземь.

- Простите! – вырвалось у нее.

- Куда это вы так спешите? – поинтересовался тот, подхватывая девушку.

- Я? Там раненый, ему надо помочь…

- И кроме вас это сделать больше некому, - хмыкнул прапорщик.

- Будищев, это вы? – изумилась она, узнав, наконец, его.

- Я, - просто ответил тот.

- У вас есть вода?

- Держите, - ничуть не удивившись вопросу, отвечал он, снимая с пояса флягу.

- Это не мне, это солдату.

- Что же, пойдемте к вашему солдату, - пожал плечами Дмитрий. – Только быстро.

- Вы торопитесь?

- Федьку надо найти.

- Кого, простите?

- Федора Шматова.

- Ваш слуга, - сообразила баронесса. – А что с ним?

- Не знаю, - еще больше помрачнел и без того хмурый моряк.

- Вот он, - остановилась перед лежащим в траншее солдатом Люсия. – Давайте свою флягу.

- Воды! – прошептал тот, явно теряя силы.

- Ну что же вы? – протянула руку сестра милосердия.

- Нельзя ему пить, - покачал головой Будищев.

- Что?!

- Ранение в живот, - пояснил свои слова Дмитрий, показывая на окровавленные ладони солдата, которые он прижимал к пятну крови на грязной гимнастической рубахе. – Его надо к доктору, причем побыстрее.

- Но что же делать? – ахнула барышня, со стыдом понимая, что он прав, а она даже не подумала осмотреть пострадавшего.

- Эй, военные! – неожиданно повысил голос прапорщик, обращаясь к проходящим мимо солдатам.

- Слушаем, ваше благородие! – отозвались те, вытянувшись во фронт.

- Хватайте раненого, - приказал он, - и тащите к околотку. Да смотрите не растрясите!

- Есть!

- Вот бардак, – устало покачал головой Дмитрий, - оркестр пригнать время нашлось, а раненых собрать – нет!

- А отчего вы ищите своего Федора здесь? – внезапно спросила Люсия. – Разве он не должен был быть с вами во время нападения?

- Его вообще здесь недолжно было быть, - с досадой отозвался прапорщик. – В принципе!

- Но разве он не служит вам?

- Он мне не слуга, а друг! – немного грубовато отрезал Будищев, но заметив неподдельное удивление на лице мадемуазель Штиглиц, смягчился. – Федька добровольно поехал со мной на войну. Бросил все, невесту, работу, мирную жизнь…. А я его не уберег… впрочем, не берите в голову, Люсия Александровна. Ни к чему вам это.

- Вы думаете, что я бесчувственная кукла? – возмутилась барышня. – Полагаете, что я неспособна оценить вашу потерю? Понять такое чувство как дружба?!! Я… я… да вы болван, месье Будищев!