Комбат Найтов - Чекист: В небе только девушки! И… я. Мы взлетали, как утки… Чекист [сборник litres]

Но больше всего лето-осень сорок второго года запомнились практически полным отсутствием связи с Центром. Ни одного задания оттуда не поступало. Его запросы и доклады оставались без ответа. В начале лета поступило одно распоряжение: дать морально-политическую оценку ситуации в Германии. После получения этой «портянки» Центр глубокомысленно замолчал, «приветов» от матери в виде двухбуквенного кода и поздравлений с днем рождения вновь не пришло, три просьбы разрешить отход остались без ответа.

У Карин началась полоса неприятностей на работе: дома вместе с отцом они разработали достаточно эффективный способ разделения газообразного урана с помощью быстровращающихся сеток из тонколистного никеля, эдакий прообраз будущей газовой центрифуги, но передавать ее нацистам смысла никакого не имело. Непосредственный руководитель работ профессор Ган химически выделил уран-Z и, естественно, считал свой способ основным. Карин спорить с ним не стала и о другом способе просто промолчала. Отто Ган решил сделать из нее новую Мейтнер и даже иногда ее называл Лиззи. Вместе со Штрассманом они пытались повторить в массовом количестве свои опыты с огромной массой металла. Карин занималась получением пяти- и шестифтористого урана, которые передавала Штрассману для дальнейшей работы. Несмотря на то что ни Ган, ни Штрассман не были нацистами, но и к коммунизму они относились не слишком хорошо, и отец, давно знавший обоих, отмел предложение Карин попробовать поговорить с ними. Оба физика готовили бомбу для Адольфа и останавливать свою работу не собирались. Еще один куратор, профессор Гартег, был настоящим наци, и он подключил каналы финансирования к этим работам.

Посмотрев на дела Дорнбергера и фон Брауна, Карин оказалась внутренне не готова продолжать работу в институте, ведь рано или поздно это принесет смертельные плоды. Это настроение долго скрывать не получилось. В середине лета ее непосредственный начальник вызвал ее на разговор, когда обнаружил небрежность в переданных ему образцах UF 6.

– Судя по тому, что вы мне передали, процесс ректификации вы прервали раньше времени. Образцы практически испорчены. Чем вы можете объяснить такую невнимательность?

– Выключился свет, и была объявлена воздушная тревога, господин профессор.

– Вы прекрасно знаете, что никто город не бомбит, и эти тревоги – абсолютно безопасны. Мне кажется, что это был лишь повод не исполнить до конца эту работу. Я замечаю, что последнее время вы стали халатнее относиться к нашей работе. Вы что, не понимаете всю важность этих работ?

– Я прекрасно понимаю, для чего это делается, господин профессор, и все чаще меня посещает мысль, что кончится это совершенно плохо.

– Гораздо худшее может произойти тогда, когда наши противники доберутся до этих секретов. Германия – это колыбель цивилизации, мы не можем допустить, чтобы нас уничтожили.

– Для этого мы должны уничтожить других?

– Я этого не говорил. Мне не нравится, дорогая Карин, ваше отношение к работе последнее время.

Отто фон Зюдов, отец Карин, устроил ей выволочку за этот разговор с профессором Ганом.

– Ты не имела права так поступать! Ты – коммунист, и тебя партия послала на эту работу.

– Папа! У них получается разделить уран химически. Медленно, но работа идет. Через три года такими темпами они соберут две-три критические массы. К концу сорок четвертого у Адольфа будет бомба, и он ее применит.

– У них не хватит денег для этого.

– Они используют рабов, на рудниках в Чехии работают военнопленные. Мы достаточно знаем для того, чтобы начать эти работы в другом месте. Почему нас не отзывают отсюда? Для чего мы передаем свои сообщения?

Карин была близка к истерике, но Центр на связь не выходит, немцы рвутся к Волге и на Кавказ, форсировали Дон и подходят к Сталинграду. Геббельс захлебывается от восторгов. А связи нет. Самостоятельный отход невозможен.

Отто позвонил Вольфгангу и попросил его подъехать. Несмотря на занятость, пришлось выкраивать время и нестись во весь опор в Элден, так как тесть произнес фразу тревоги и срочного сбора. Карин заперлась в комнате наверху и не знала о том, что отец вызвал фон Вольфи. Отто в нескольких словах обрисовал ситуацию.

– Я не удивлюсь, если Ган заявит на нее в гестапо, и в этом случае даже Геринг не поможет. Сам понимаешь, пацифизм сейчас не в моде. Но доля истины в ее словах есть. Она действительно не хочет делать бомбу для Гитлера. Надо что-то предпринимать.

– Самый простой способ – обратиться к Эмми Геринг и сказать о сложностях, но валить не на пацифизм, а на опасность для будущих детей. Ведь насколько я понимаю, работа с таким количеством урана далеко не безопасна, и некоторые признаки того, что Карин не совсем здорова, уже появились, еще когда она заканчивала диплом.

– Да, она говорила, что пару раз не совсем корректно были упакованы образцы, присланные из Гамбурга. Там кто-то, видимо, придерживается таких же взглядов, что и она, и не хочет, чтобы бомба родилась в нацистской Германии. К сожалению, вычислить, кто это, у меня не получается. Но все признаки научного саботажа присутствуют. Поэтому Ган и обратил внимание на ее ошибки.

Поднялись наверх, Вольфганг постучался в дверь детской – комнаты, где проживала Карин с давних времен, и которая числилась ее маленькой крепостью.

– Папа, я не хочу разговаривать. Я все понимаю, что нарушила дисциплину, но разговаривать на эту тему больше не хочу.

– Это не папа, это я! – ответил Вольфганг. Через несколько секунд дверь открылась, и он увидел заплаканное лицо супруги.

– Вольфи, я больше не могу! Понимаешь, у них получается! И пришла еще партия металла из Моравии. Я посчитала: такими темпами они получат ее уже в сорок четвертом. Надо что-то делать! Я больше не хочу и не могу этим заниматься!

– У нас нет права принимать самостоятельные решения. Готовь сообщение в Центр, и в ближайшее время отправим его вместе с моим. На третье октября назначены очередные испытания, и Браун говорит, что все должно пройти штатно. Все по отдельности у него сработало. Остается невыясненным только один момент: как поведет себя система целиком.

– Они же молчат!

– Там бои, Карин, идут бои за Сталинград, и они его не сдают. Второй месяц.

– Deutscher Rundfunk передало, что вермахт подошел к Волге.

– Вот именно, и в этот момент я не могу написать в Центр, что у члена моей группы сдали нервы и он не может исполнять свои обязанности. Позвони Эмми и через нее выбей себе отпуск, который ты проведешь в Швеции. Так, чтобы наши отчеты попали в Центр в письменном виде, а не по рации. Вытри слезы, успокойся и звони Эмми. Жалуйся на здоровье, говори, что хочешь ребенка и поэтому нуждаешься в обследовании в Стокгольме. И проверь все на случай, если Ган все-таки сообщит об этом разговоре в гестапо.