Андрей Земляной - Горелый магистр

После начиналась обычная рутина. Разговоры с директорами и технологами иногда переходящие в скандалы с криками и угрозами, встречи с отдельными ходоками от заводов и фабрик, и редкие встречи с журналистами, которых Александр не любил особенно горячо.

Журналисты задавали какие-то особенно идиотские вопросы, лидером среди которых был: «А как вы, вчерашний школьник чувствуете себя на министерской должности?»

Ему всегда хотелось ответить что чувствует он себя «ох. енно» но справедливости ради, это была бы неправда. Лучше всего он чувствовал бы себя где-нибудь у моря, в плетёном кресле — качалке, и чтобы стройная мулатка подносила мохито, но кто же мог предположить, что невинное желание одеваться во что-то приличное, обернётся вот таким вот образом.

— Александр Леонидович, к вам очень просится Павел Осипович Сухой. Показал документы депутата Верховного Совета.

— Кто?!! — Переспросил Александр и не дожидаясь, когда секретарь повторит, бросил. — Впускайте конечно. И, Виктория Семёновна, сделайте пожалуйста нам чаю.

Павел Осипович, третьего дня, присутствовал на выкатке полноразмерного макета нового боевого вертолёта ещё не имевшего официального названия, а только заводской индекс Ми-9 «Шершень». С первого взгляда машина поражала соразмерностью пропорций, и несмотря на ломанные линии, изяществом и хищным видом.

Павел Осипович, разработавший к пятьдесят девятому году почти десяток самолётов разного назначения, очень хорошо знал всю летающую технику, и вертолёты естественно тоже. Но сейчас видел, как разом лишившись детской угловатости, машина Михаила Леонтьевича Миля, оказалась в следующем поколении, словно перешагнув десятилетия постепенных изменений. И как никто другой он знал, что чудес не бывает. Вот так, запросто, выдать рывок сквозь десятилетия…

В тот день, работавший с Сухим сотрудник КГБ был озадачен тем чтобы узнать всё о проекте Шершень, и в кратчайшие сроки доложить.

Кратко не получилось. Тему засекретили наглухо, но в конце концов Павлу Осиповичу шепнули одну фамилию: «Мечников». Тот самый Мечников который одежда, утюги, чайники квадроциклы и говорят даже новейший боевой экраноплан принятый на вооружение Балтфлотом.

Представляться как Генеральный конструктор, Сухой не любил. Поэтому одев пиджак со всеми орденами и двумя знаками Сталинской премии, он приехал в Комитет по Товарам Народного Потребления, и представившись как депутат Верховного Совета, прошёл в здание.

Ещё, когда ехал, то всё корил себя за доверчивость. Ну как мог пацан, сотворить такое? Ну сделал пару удачных эскизов. Но когда шёл по коридору, увешанному картинами и набросками, понял. Это он. А после стоял не в силах оторвать взгляд от самолёта нарисованного на фоне неба.

У самолёта были резко отогнутые вперёд основные крылья, двойное хвостовое оперение, и даже передние плоскости, явно цельноповоротные, потому что на рисунке они были под углом. Да и сам самолёт был изображён торчком, словно зависнув в воздухе, а от крыльев вниз уходили туманные дорожки турбулентных потоков. Он снял картину в простой деревянной рамке, и подхватив её подмышку, пошёл к кабинету Мечникова.

Когда Павел Осипович Сухой, одетый в новенький костюм «Ленинград» вошёл в кабинет, первое что заметил Александр, был снятый со стены рисунок в руках конструктора.

— Павел Осипович. — Александр показал на кресло в чайном уголке, и дождавшись, когда знаменитый авиаконструктор сядет, сел напротив.

— Ты рисовал? — Павел Осипович бухнул на стол картину.

— Павел Осипович, пока вы не наговорили мне всяких глупостей, давайте и я одену свой пиджачок.

Александр встал, подошёл к встроенному шкафу, и сняв светло-серый пиджак, надел чёрный, шерстяной на котором были ордена и знак магистра.

Сев напротив Сухого, он кивнул.

— Ваших регалий конечно нет, но для восемнадцати лет, думаю неплохо.

Сухой помолчал. Это действительно меняло многое. Два боевых ордена, знак магистра… Не с того он разговор начал.

Ситуацию несколько разбавила секретарша которая принесла чай с упоительно пахнущими пирожками, которые так напомнили ему те, что пекла мама, что он не удержался и сразу съел один, едва запив крепким чаем.

— А если останетесь на обед, угощу вас настоящим полтавским борщом. — Александр улыбнулся. — Наша повариха — настоящая волшебница.

«Господи, да он же и в самом деле мальчишка» — Подумал вдруг авиаконструктор. «Мальчишка с боевыми орденами».

— Прошу прощения Александр Леонидович. — Сухой глотнул чай, и поставил чашку на стол. — Просто уж больно меня ваш рисунок выбил из колеи.

— Да вы не извиняйтесь. — Александр махнул рукой. Это у меня в голове бродит всякое. Вот и прорывается на бумагу, в виде всяких образов.

— Странно конечно…

— Странно? — Александр громко в голос рассмеялся. — Два десятка колдунов сносят танковый полк, превращая в горелое железо, вам, насколько я знаю провели полное оздоровление организма, фактически заменив лёгкие, и в каждой школе, есть стена, куда расшалившийся школьник может кинуть что-то что гарантированно убьёт взрослого мужчину. И вот это вот всё, не странно. А мои глюки, это конечно самое странное в нашей жизни. Или возьмём мой рисунок. Мы с вами же понимаем, что в некоторых случаях, самолёт повиснет на двух точках на концах крыльев, и распределить эту нагрузку невозможно.

— А! — Сухой махнул рукой. Сделаем из энергетически упрочнённого титана.

— Вот вам и ответ. — Александр снова рассмеялся. — Вы уже пристегнули к одной сказке другую, но одна для вас привычна и близка, а вторая непонятная и пугающая.

С Сухим они действительно проговорили до обеда, и Александр накормил авиаконструктора борщом с галушками, и на второе нежнейшей отбивной, с жаренной картошкой.

В итоге, Сухой уехал с десятком эскизов, где Александр изобразил и Су — Двадцать седьмой, и даже двадцать пятый всё-таки оставив тридцать пятый и пятьдесят седьмой «на потом».

Поскольку Павел Осипович сломал весь график, пришлось принимать прочих посетителей в быстром темпе, и часам четырём Александр в основном разгрёб все завалы.

Сегодня в МХАТе давали премьеру совсем нового спектакля Булгакова «Мастер и Маргарита». Сама пьеса была написана очень давно, но уж больно тема была скользкой. Христианство, органы безопасности… По совету Александра, Булгаков напросился на встречу с Лаврентием Берия, и дал ему почитать пьесу.

А Лаврентий Павлович, прочитав произведение Булгакова был в совершеннейшем восторге. По-сути никакой крамолы в пьесе не было. Органы правопорядка боролись со всякой чертовщиной, а от действий Воланда и его приспешников пострадали только плохие люди. Пьесе был дан зелёный свет, и буквально за три месяца, Мейерхольду удалось поставить спектакль, о котором в Москве говорили буквально все.