Райса Уолкер - Грань времени [litres]

– Так… что произошло?

– Мы добрались туда, и там ничего особенного. Управляла всем старая дама, у них было что-то вроде фермы. Она была очень дружелюбна, предложила нам остаться на ночь, так как было уже поздно, когда мы приехали. – Он качает головой. – По-моему, все это было из-за какой-то девушки. И она была вдвое моложе его. Довольно симпатичная, но… даже я бы счел ее слишком юной. Может быть, Солу просто нравится нарушать правила.

– Не поспорю.

– В общем, – продолжает Грант, – в ту ночь я ужасно заболел. Сол говорит, что я был пьян, но я выпил всего один бокал этого домашнего вина старика, у которого мы остановились. Он дал немного и девушке, поэтому я не думаю, что оно было крепким. Черт возьми, я даже не допил, было слишком сладко. После этого я помню только, как очнулся на следующий день и мы уже были в пикапе, на полпути обратно в Атланту. Сол сказал мне, что если я хоть словом обмолвлюсь Анджело об этой поездке, он скажет, что я сбежал и он нашел меня в баре пьяным в стельку. Но если я подыграю ему, он скажет им, что я отравился и поэтому вернулся почти ни с чем для своих исследований.

Он бросает стаканчик в плетеную корзину, стоящую рядом со скамейкой.

– Тем не менее меня довольно тщательно проверили в ХРОНОС Мед, когда мы вернулись, поскольку Сол сказал, что я был болен. Не то чтобы они ставили под сомнение историю с пищевым отравлением, но я не думаю, что они купились на это. Или из меня никудышный лгун. В общем, следующее перемещение мне запланировали с Делией, самым опытным тренером в этой компании. Они, должно быть, рассказали ей что-то о прыжке в Атланту, потому что она целый час читала мне лекцию перед тем, как мы отправимся. Сказала, что я должен смотреть и наблюдать, ограничивая свои взаимодействия настолько, насколько это возможно, и не выглядя неуместно. И что же происходит? Просто стоя там, я ухитряюсь взбесить самого главного придурка в толпе, и это приводит к аресту Эйбела.

– Ну, тебя вряд ли можно винить в этом.

– Надо было мне самому ударить этого идиота. Мне очень, очень этого хотелось. Но я сдерживался, потому что все время слышал, как Делия твердит о том, что нельзя выделяться. У меня уже была одна черная отметина в послужном списке после перемещения с Солом. Мне не хотелось добавлять еще одну.

Входит женщина, держа одного ребенка в руках, а два других следуют за ней. Ребенок опирается на ее руку и выглядит немного нездорово. Женщина ведет девочку к стойке администратора и прогоняет остальных детей в зону ожидания, где они садятся на скамейку напротив нас.

Я придвигаюсь чуть ближе к Гранту, чтобы нас не подслушали.

– Если бы ты ударил Уиллиса, то сам оказался бы в тюрьме.

– Да, и так было бы намного лучше. Как я уже сказал, я изучаю правовые системы. Белый мужчина бьет белого мужчину в 1938 году в Джорджии, и даже если он не местный, шансов больше, что послушают постороннего, особенно если есть свидетели, которые его поддержат. Поэтому, думаю, твой друг будет в порядке. А вот если темнокожий бьет белого – в данном случае трех, а может быть, и четырех, – и можно попрощаться. А этому парню Уиллису успели надрать задницу еще до того, как вмешались остальные, поэтому он будет мстить.

Одна из двух детей, девочка лет девяти, смотрит на нас. Возможно, потому, что мы забрызганы кровью. Я дергаю Гранта за рукав, кивая в сторону двери. Жара на улице немногим хуже, чем здесь, да и меньше шансов, что нас подслушают.

Я говорю дежурной, что мы будем снаружи, и мы выходим на крыльцо больницы. Это место больше похоже на чей-то дом, чем на медицинский центр. На лужайке стоит большое тенистое дерево, и мы садимся под ним.

– Мы вытащим Эйбела, – говорю я.

– Надеюсь, ты права. Но даже если мы это сделаем, застрять в 1938 году – не лучшая новость для межрасовой пары. И вот в чем ирония – Эйбел на пять или шесть оттенков темнее своих родителей. Делия на несколько тонов светлее своих. Почему? ХРОНОСу не нужны историки-метисы, им было бы труднее смешаться с толпой в любое время до двадцать первого века. Поэтому, когда родители регистрируют своих детей, они также изменяют внешний вид. Я тоже не очень похож на свою семью.

– Значит… они поступают так со всеми историками?

– Да, – говорит он. – В основном меняют цвет волос, цвет глаз, цвет кожи.

Я замолкаю на мгновение, думая о том, как бы я выглядела, если бы внешность всех четырех моих дедушек и бабушек не была генетически изменена.

– Конечно, оказаться здесь было не лучшей новостью и для меня, – говорит Грант. – Кроме всего прочего, через несколько лет будет объявлен призыв. Боже, не могу поверить, что в итоге стану солдатом. На настоящей войне. Какая ирония судьбы? Это все так неправильно.

– Не уверена, что моя эпоха безопаснее этой. Просто никто не понимает, что они в опасности.

– И эта опасность в твое время исходит от Сола? – спрашивает Грант, недоверчиво глядя на меня. – От этих киристов, которых он создал? Я знаю, что он придурок, но…

Он не уверен, и я не виню его. И точно так же, как и он несколько минут назад, смотрю ему прямо в глаза, пытаясь определить, могу ли я ему доверять. Это, вероятно, не самый лучший метод, и, более того, один глаз у него почти полностью распух, и его не видно.

Возможно, он лжет. Возможно, он заодно с Солом.

Но у меня не возникает такого чувства. Я уже видела маньяка-убийцу. Двоих, если считать Холмса и Сола. Троих, если считать Пруденс, хотя Кирнан, похоже, убежден, что она рассматривает Отбор скорее как сопутствующий ущерб. Грант тоже мог бы таким быть, думаю: глубоко верующим, настолько сосредоточенным на каком-то деле, что человеческие жертвы воспринимает как неизбежное. Но в это трудно поверить. Он выглядит как обычный парень, который только что узнал очень плохие новости. И как парень, которого хорошенько поколотили.

– Что ты можешь рассказать мне о своем времени, Грант? – я вижу, что он ошарашен резкой сменой темы, поэтому добавляю: – Я не прошу спойлеров, хотя и не уверена, что их можно считать спойлерами, ведь я умру задолго до этого. Я просто пытаюсь понять, что люди Сола хотят изменить. Есть ли в вашем времени деревья? Животные? Приходится ли вам жить под пузырем, чтобы дышать?

Он смотрит на меня как на сумасшедшую.

– Нет, отвечаю на последний твой вопрос. Да, отвечаю на первые два, хотя… это совсем не похоже на то, что есть у вас здесь. У нас есть парки в городских районах, деревья рассажены в большинстве крупных жилых центров. Заповедники разбросаны по всему миру, и контролируется численность большинства видов, находящихся под угрозой исчезновения. Многие виды из тех, что вымерли, восстановили. По крайней мере те, что не были опасны.

– У людей все еще есть политические права – такие как свобода слова, свобода вероисповедания, демократия?