Александр Терников - Завоевание 2.0 книга 5

Все это происходило на фоне активных эпидемий Лейшманиоза — второго по опасности для жизни паразитарного заболевания в мире, уступающего по смертоносности только малярии. Здесь жители страдали от мукозного лейшманиоза, который называли "ута". Это страшное заболевание, обезображивающее лицо, наводило огромный ужас на майя, моче, инков и другие древние народы, — так как его считали наказанием или проклятием богов. В Перу и других местах археологи нашли захоронения людей (перуанских мумий), у которых лейшманиоз зашел так далеко, что вместо лица осталась только гнилая дыра — болезнь съела все, включая лицевые кости. На древних перуанских керамических изделиях процесс обезображивания зафиксирован так точно, что можно выделить все клинические стадии заболевания: распад мягких носовых тканей, полное исчезновение носа и губ и, наконец, разрушение костей — носовой перемычки, верхней челюсти и зубов. Популярное перуанское наказание путем отрезания носа и губ, было простой имитацией лицевых деформаций, вызванных болезнью, которые могли считаться возмездием со стороны богов.

Когда в Америке появились испанские конкистадоры, они пришли в ужас, увидев обезображенные лица местных жителей в низинах, особенно у тех, кто выращивал коку. Испанцы решили, что имеют дело с разновидностью проказы, и назвали болезнь "лепра бланка" — "белая проказа". С годами мукозный лейшманиоз приобрел много других названий в Латинской Америке: "тапирий нос", "сиплый голос", "губчатая рана", "большая язва". Естественно, все это были мягкие симптомы болезни, более тяжелая форма заболевания, поражая внутренние органы, сразу сводила человека в могилу. Распространение этой эпидемии вызвало настоящую панику среди индейцев майя. Часть из них, бросив все, ушла на более сухой полуостров Юкатан. Там известковая почва быстро пропускала воду в глубину, не вызывая застаивание почвенных вод, служащих питательной средой для размножения комаров и москитов. Но это особо делу не помогло, полуостров с трех сторон окружен океаном и влаги там хоть отбавляй. Цивилизация немного потрепыхалась на полуострове, но все равно погибла еще до Колумба, оставив там лишь загнивающие остатки.

Другая элитная часть населения, главные касты, потомки белых переселенцев, узнав от своих чибчоязычных подданных о южных горах Перу с высокогорным умеренным климатом, здоровом регионе, где имелись своеобразные верблюды в качестве объекта для приручения, массово эмигрировала на юг. Завоевав и подчинив местных индейцев, они дожили там, в покое и богатстве, до испанского завоевания. При этом они стремились сохранять древнюю чистоту крови от белых людей. Великий Инка считал своей законной женой среди трех тысяч индианок только свою родную сестру. И только наследник, родившийся в результате этого инцеста, мог занять трон этого государства. Судьба остальных индейцев была незавидна, они работали внизу в долинах, съедаемые паразитами заживо.

Так инки выбрали место для строительства своей новой столицы Мачу-Пикчу в том числе из-за широкого распространения мукозного лейшманиоза. Инки испытывали просто параноидальный страх перед лейшманиозом. Москиты — разносчики этого заболевания — не могут жить в горах, они обитают только в низинах, где инки выращивали коку, священный кустарник. Мачу-Пикчу расположен как раз на подходящей высоте — слишком высоко для лейшманиоза и достаточно низко для коки; в Мачу-Пикчу правитель пребывал в полной безопасности и мог руководить ритуалами, связанными с выращиванием коки, без риска подхватить опаснейшую болезнь. Судьба остальных подданных никого не волновала.

А оставшиеся без руководства индейцы майя ушли в джунгли, подальше от городов, и там основали свои новые поселения. Тут уже не было дворцов и пирамид: только хижины из пальмовых листьев и крохотные поля маиса…

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

И тут я пришел в сознание. Словно кто-то внезапно включил свет, и яркая вспышка озарила все вокруг. Впрочем, тут же этот свет потух, и мутная серая стена встала перед моими глазами. Что я видел? Сидор, финикийцы…Болезненный бред, галлюцинации, или тени минувшего обрели свои истинные черты, мелькнув в моей голове? Впрочем, это было неважно, тут же океан жуткой боли поглотил мое измученное тело.

Два дня я был на границе жизни и смерти. Этакое мерзкое состояние, когда ты не можешь отключиться и забыться, погрузиться в целебный сон, но и явь ты не ощущаешь полным образом. Все серое и все плывет. То становилось жутко жарко, и меня заливали струйки пота, а то ледяной холод заставлял дрожать мое тело мелкой дрожью. Вдобавок ко всему, я изрядно наглотался глиняной пыли и крошки и теперь периодически меня разрывал жуткий кашель, в попытках отхаркнуть проглоченную мерзость. Во время приступов кашля я так напрягался, что ожидал, что мой ослабленный организм не выдержит этой пытки, и я скончаюсь от предпринимаемых усилий. Кроме того, жутко болело все тело, у меня было переломано немало костей, не говоря уже о повреждениях мягких тканей. Казалось, что какие-то кусочки своего организма я утратил безвозвратно.

Во время очередного приступа я решил, что для меня будет лучше всего просто сдохнуть. После чего стремительно пошел на поправку и сумел заснуть.

После сна я очнулся и понял, что кризис успешно миновал. Но я был ослаблен подобно маленькому котенку. Сил не было, чтобы лишний раз пошевелиться. Я обвел глазами полутемную комнату, она была полна народу. Тут присутствовали: Кристобаль де Охеда, в прошлом личный медик Кортеса, парочка ацтекских жрецов-знахарей, раскрашенных в красные, синие и черные цвета, три служанки, в том числе молоденькая Фебея, и дежурная жена, кажется, дочь касика Куэрнаваки. Как в такой обширной компании я не отдал до сих пор богу душу — ума не приложу.

— Все вон! — тихо просипел я и шевельнул забинтованной левой рукой в направление входной двери.

Все засуетились. Мне пару раз пришлось еще повторить свое приказание. Впрочем, одну пожилую служанку-индеанку я все же позволил оставить в своей комнате. Фебея, конечно, смазливая девушка, но не полагаться же в таком деликатном деле на пятнадцатилетнюю девчонку, у которой ветер гуляет в голове?

Следующую неделю я выздоравливал. Впрочем, любые лекарства я пить категорически отказывался. Моя верная собака Стрелка, чующая любой яд в еде и питье, погибла смертью храбрых, спасая мою жизнь. Что они мне подсунут? Лучше не рисковать. После переноса сознания в это тело я всегда обладал отменным здоровьем, так что положусь как я лучше на своего ангела-хранителя, а не на искусство местных шарлатанов!

Тем не менее, мне приходилось пить воду и куриный бульон. Симптомов отравления пока не наблюдалось, и я мог тем временем предаваться различным размышлениям.