Андрей Булычев - Унтер Лёшка

Всего с пяток часов прошло времени с окончания сражения, а как всё изменилось за это время.

Через пару часов после сдачи пленных и захваченного янычарского знамени Лёшка был зван к самому генерал-поручику Брюсу, где его светлость граф Яков Александрович выразил благодарность старшему сержанту Егорову за геройские действия его лично и всех людей, находящихся под его командой.

– Получите десять рублей премиальными из полковой казны! – кивнул он стоявшему рядом Колюбякину. – И я не против вашего перевода в егеря. Ваш полковник говорит, что уж больно вы туда стремитесь с самого начала службы. Да и действия вас самих и ваших людей в качестве охотников показали вашу полную пригодность к оному делу.

А вот это был действительно дорогой подарок! И мордаха Лёшки сияла как начищенный пятак.

– Покорно благодарю вас, ваша светлость! Рад стараться! – рявкнул он как можно задорней и увидел на лицах присутствующих улыбки.

– Одно только не могу я пока для вас сделать, сударь, – это присвоить вам обер-офицерский чин. Всё-таки две недели – это слишком малый срок службы в армии, – как бы извинялся генерал. – Ну да я буду первый, кто будет об этом ходатайствовать перед командующем и военной коллегией, ну-у… скажем, сразу же после Рождества. Проследите за сим, господин поручик, – обратился он к стоящему рядом адъютанту.

– Слушаюсь, ваша светлость! – отчеканил Светлов с улыбкой. И Лёшке стало понятно, кто за него ходатайствовал перед командиром дивизии.

– Эх, такого командира плутонга потерял, – качал головой Сенцов, провожая собиравшего свои вещи Алексея. – Может, передумаешь? Это ж только подумать надо, сколько тебе теперь бегать придётся, да и форма эта егерская, такая скучная, зелёная, словно у лягушки болотной. То ли дело вот наша, родная, мушкетёрская, – и он кивнул на свой яркий мундир. – Оставайся, Лёш, на меня представление на подпоручика подготовили, глядишь, и для тебя скоро место в роте освободится?

– Нет, Серёг! Ты уж извини, я ведь изначально о егерской службе мечтал, ещё при первой нашей встрече в штабе тебе рассказывал, вспомни, – ответил ему друг, скатывая плащ епанчу. – Да ладно, мы же в одном полку с тобой всё равно служить будем, постоянно ведь видеться будем, ещё и в бою другу дружке поможем, коли какая баталия случится, – и, обнявшись на прощание, Алексей отправился из расположение роты.

– Господин старший сержант! – окликнул его знакомый голос, и, обернувшись, он увидел догонявшего его Тимофея. – Я с вами, стало быть, Ляксей Петрович, – кивнул он себе за спину, показывая на притороченную сверху за плечами скатку и распухший ранец. – Господин капитан отпустил в полковые егеря, там как раз вместе с унтер-офицером один солдат по ранению выбыл, а я ведь как-никак сам потомственный охотник.

– Ну пошли тогда вместе, охотник, – усмехнулся Лёшка. – Причинное место-то не болит, чай, отошли-то бубенчики?

– Не-е, прошло всё сразу, как вы и сказали, когда я на пятках там, у камышей попрыгал. Спасибо вам, Лексей Петрович, большое, – и здоровый мужик как-то по-детски смущённо шмыгнул носом.

– Да за что же, Тимох, спасибо-то, за пятки эти, что ли? – удивился, не понимая крепыша, Егоров.

– Да это-то лазадно, – протянул тот. – За то, что не донесли на меня за ту мою дурь несусветную и за ту несдержанность у лимана. Как бес ведь в меня вселился там, перед энтим самым янычаром, мы же ведь с Архипкой-покойничком земляками были, обои мы из Смоленских родом. Бок о бок весь этот рядом год спали, последний сухарь делили пополам, а тут его по шее, раз, как скотину какую. Эх! – и он махнул рукой. – А за такое, за то, что я руку на начальственное лицо на поле брани поднял, как пить дать бы к расстрелянию приговорили, а ещё и в уезд бы родной сообщили. А там тоже ведь разговор короткий, и заместо меня двоих бы в рекрутскую повинность с волости забрали. Вот бы проклинали матери да невесты этих мужиков меня, дурака. Так что по гроб жизни за эту науку я вам обязан, вон весь день об этом думу думал, а потом и пошёл к ротному отпрашиваться. В ноги ему упал, ну вот он и сжалился да отпустил меня с вами-то в егеря. Так что вы уж не гоните меня от себя, я за вами теперяча буду. Да и антересно мне, как у вас лихо-то всё эдак получается, как будто и не вьюноша вы совсем, а как бы матёрый мужик. Меня вон так скрутили, что я даже не заметил, а я-то в своей волости известный боец на кулачках был.

– Нда-а, – только и протянул озадаченно Лёшка. – Ну тогда пошли к Куницыну вместе, боец, – и мушкетёры зашагали в сторону егерского расположения.

И вот Лёшка стоит на коленях перед Кузькой. Понятно, что в каждом полку есть свой лекарь. Но это пока он доберётся до простого солдатика, когда у него трое раненых офицеров и шесть унтеров на очереди. А у Кузьки уже часов семь стрела в ляжке насквозь торчит. Плохо, очень плохо работает медицина в армии XVIII века. Оттого-то и потери от ран и болезней были гораздо выше, чем от прямых боевых. По статистике на одного погибшего в битвах приходилось трое, а то и четверо умерших от небоевых потерь. В этом же 1770 году с этим всё и вовсе было худо: из Молдавии и Причерноморья, района, где сейчас проходили боевые действия, с их огромной антисанитарией и скученностью войск, в Россию и в Европу ворвалась чума, собравшая сотни тысяч жизней и даже послужившая причиной для Московского Чумного бунта.

– Ладно, об этом мы будем позже думать, – решил Лёшка и посмотрел на Карпыча. – Десять минут прошло? Захмелел уж, небось, наш Кузька?

– Дык, знамо дело, захмелел, – кивнул дядька. – С голодухи-то уж и не так захмелеешь, скоро ведь уже цельные сутки во рту маковой росинки не было. Даже стонать вон перестал бедолага, видать, отпустила от него боль.

– Ну приступаем тогда, – кивнул Алексей. – Так, Тимофей, ты держи ему ноги покрепче, прямо вот садись на них, чуть пониже колен. Макарыч, ты держи его выше пояса, только чтобы он не извивался. А мы с тобой по самой ране будем работать, Карпыч, – командовал Лёшка. – Крови-то чай не боишься, отец?

– Справлюсь, – только кивнул старый егерь. – Небось, насмотрелся на неё за всю службу.

– Ну тогда подай мне вон ту кисею, смоченную в водке, – и Лёшка начал смывать кровь от раны, промыв всё вокруг и обильно обработав водкой саму стрелу. – У тебя-то рука покрепче будет, так что перекусывай древко с обеих сторон вот этими клещами. Только с одной стороны, что вверх смотрит, около вершка оставь, чтобы было, за что потом клещами зацепиться.

Кузька взвыл, дёрнувшись, под Тимохой с Макарычем. Как видно, рана дала себя знать от таких вот резких толчков в перекусывании древка. В сторону были отброшены наконечник и оперение стрелы.

– Не-е, Ляксей Петрович, не могу я, ты давай уж сам дёргай, – протянул Егорову клещи побледневший, с выступившим на лбу каплями пота дядька.