Андрей Булычев - Унтер Лёшка

Надо отдать должное, небольшая батарея, потеряв командира, не прекратила свою борьбу и продолжила обстрел русских позиций, но уже как-то медленно и неуверенно.

Маневрировать турки не могли, и скоро один за другим упали ещё семь-восемь топчу, а после того, как Егор подстрелил заменившего европейца османа в красной феске, то и вовсе припустились бегом в тыл. Прижать пехотинцев оказалось и вовсе делом не сложным, тут уже и сами егеря-фузейщики начали работать скорострельным и точным боем.

Сзади послышался барабанный бой, и показались полковые колонны, выходящие из леса и сразу же разворачивающиеся для штыкового боя. Русские ударили по турецким позициям тремя основными колоннами. Первая – гренадёрский батальон подполковника Толстого. Средняя – Апшеронский полк полковника Колюбякина и гренадёрский батальон Муромского полка. И третья колонна – Тенгинский пехотный и команда из других сборных полков под командой полковника Каковинского.

Егеря бежали рассыпанным строем перед колонной родного Апшеронского и вели огонь из-за укрытий. Как обычно, фузейщики работали попарно, прикрывая друг друга при перезарядке, штуцерники же держались чуть чуть сзади, отстреливая на выбор турецких офицеров, унтер-офицеров и орудийную прислугу.

Попытки неприятеля задержать движение наших войск, отстреливаясь в лесу, успеха не имели, штыковой бой турки не приняли и отступили, потеряв два своих знамени.

Лёшка пробежал через брошенные позиции недавних противников, мимо тех самых двух орудий, что стоили столько крови егерям. Рядом с ними лежали с десяток трупов, а чуть в стороне виднелось и тело в чёрном плаще. Алексей подошёл и склонился над убитым. Два пулевых отверстия виднелись в его груди, пробитая треуголка валялась в несколько шагах, и волосы от белого парика ворошил лёгкий ветерок.

«Что же ты искал тут, месье, мистер, синьор или как тебя правильно называть? – подумал Лёшка. – В любом случае ты был наш враг и то, что здесь искал, нашёл, забирая и русские жизни».

– Карпыч, тут дело важное, найди нашего полковника Колюбакина, скажи ему лично, что мы тут европейского офицера, что здесь командовал турецкими орудиями, подстрелили, а потом пост у его тела выставили, чтобы можно было его тело потом хорошо осмотреть. Всё ли запомнил?

– Так точно, запомнил, что тут запоминать, – проворчал пожилой капрал. – Сказать полковому командиру про иноземца из Европ и привести его сюда самому всё поглядеть. Так ведь?

– Ну да, – кивнул Егоров. – Именно так, Иван Карпыч, именно так. – Макарыч, а вы с Тимофеем на караул у тела вставайте, никого к нему не подпускайте до подхода полковника Колюбякина, ссылайтесь на его личный приказ, если даже труп офицеры обшарить захотят – не пускайте, а то знаю я их, потом ничего из бумаг, никаких интересных зацепок не останется, – и шагнул в сторону, где из-под куста блеснул желтым отблеском какой-то металл.

Лёшка протянул руку, и в его руке оказалась подзорная или, как сейчас говорили, зрительная карманная труба. Состояла она из четырёх колен, в разложенном виде была длиной около 40, а в сложенном – не более 15–16 сантиметров. Внешняя поверхность была латунной, первое колено, куда складывались остальные, было отделано красным деревом и затем покрыто мягкой кожей. На первом колене стояло клеймо мастера и виднелась надпись на английском. Чудесная вещь, как раз то, что нужно для дальнего обзора. Лёшка сложил её и убрал в карман камзола.

По выходе из леса русские колонны двинулись дальше на отступающего противника в атаку, но неприятель, бросив два орудия, бежал. В преследование за ним пустился Вербованный казачий полк и гусары. Колонна Толстого прямо с марша вступила в Бухарест, а Колюбякин гнал противника до монастыря Вукарешт по южной Журжевской дороге.

В Бухаресте турок практически не осталось. Сдалось только около пары сотен обозников, да в одном большом доме засело их какое-то количество и теперь вело огонь из всех окон по подступившим к ним русским. Почему они не ушли вместе со всеми, было непонятно, и, потеряв пару человек в перестрелке, полковник Толстой выставил пару орудий. После двух минут ведения огня из окон второго этажа выбросили белый флаг. Всё! Бухарест был взят!

А в конце ноября уже вся русская армия расположилась на зимние квартиры. Апшеронский пехотный полк занимал их вместе со многими другими русскими частями в Бухаресте. Хлынули обложные дожди, грунтовые дороги и тракты превратились в непроходимые реки и болота, и всякая боевая деятельность противостоящих друг другу армий прекратилась. Войска отдыхали, принимали пополнение и готовились к новым боям.

Апшеронцы занимали квартиры в северной части города, около озера Флоряска. Город был раскинут на большой площади, двухэтажные каменные дома на его окраинах были редкостью и стояли в основном в самом центре. Здесь же, на городских окраинах, все основные строения были одноэтажными и ветхими. Но в это промозглое время само наличие крыши над головой и жаркий очаг в доме было за радость. До каждого плутонга, до каждого рядового солдата в русской армии было доведено требование строжайшего исполнения дисциплины и доброго отношения к местному населению. Русские приходили сюда не как завоеватели и господа, а как освободители народов от векового османского рабства. За каждую серьёзную провинность в военное время ждало суровое наказание. Суды проходили быстро, и смертные приговоры в виде расстрелов и повешений приводились в исполнение незамедлительно.

– Даже не вздумайте какую-нибудь курицу у местных стянуть! – обращался на каждом построении Лёшка к своему плутонгу. – Хозяйку ущипнуть или чего поболее учудить не смейте. Враз, коли пожалуется кто, жизни лишитесь, как вон эти двое, с Бутырского пехотного, что дочку хозяйки снасильничали. Гляди у меня, Федька, тебя это в первую очередь касается! Смотри, потом греха не оберёшься! – и Лёшка погрозил чернобровому смуглому егерю кулаком.

– Да я что, господин старший сержант, без понятия, что ли, – бубнил обиженно Цыган. – Я же всё понимаю, не человек я, что ли? Ежели без согласия и доброй воли, то я, господин сержант, ни-ни, – и в строю послышались смешки.

– Разговорчики! – рявкнул Алексей. – Забыли уже, что в строю стоите? Сейчас напомню всем, пойдёте у меня грязь месить, строевые приёмы и шагистику отрабатывая!

Но дальше угроз дело не доходило, егеря меру и грань дозволенного знали, а у командира плутонга, несмотря на его молодость, был уже непререкаемый авторитет.

Первого декабря с сопроводительной бумагой аж из самого штаба армии в егерскую команду прибыли знакомые сербы. Живан объяснил, что по их личной просьбе сам командующий явил милость к союзникам и разрешил им присоединиться к русской армии в качестве волонтёров, причём в любую часть, по их личному выбору. А куда же ещё им было идти, как не к своим спасителям егерям, с кем они уже и так удачно познакомились той холодной ноябрьской ночью в лесу.