Владимир Панин - Ленинградский меридиан [litres]

Так было всегда. Даже под Сольцами, когда, полностью поверив, что враг сломлен и разбит, генерал попал в окружение, из которого его с большим трудом выручили танкисты. Даже тогда, в обильно усыпанном ложными надеждами июле сорок первого года, он чувствовал противостоявшего ему Ворошилова, но сегодня его интуиция говорила ему совсем иное.

«Лучший ум» Германии отчетливо понимал, что без дополнительных сил ему не удастся выполнить приказ Гитлера по восстановлению блокады вокруг Петербурга. Последней каплей, окончательно убедившей Манштейна в этом решении, стало самоубийство одного из командиров танкового батальона 12-й танковой дивизии подполковника Опельбаума.

Находясь под Петербургом с первого дня его осады, он твердо верил, что твердыня большевизма в Ингерманландии обязательно падет. Этот командир вместе с другими твердо заверял Манштейна, что его «ролики» сомнут русскую оборону и кольцо блокады будет восстановлено.

Выполняя свое обязательство, он лично возглавил одну из атак на Арбузово, во время которой и был ранен. Обгоревшего, потерявшего сознание командира танкисты вытащили из горящего танка и смогли доставить в госпиталь. Врачи спасли подполковнику жизнь, но тот не принял их щедрого подарка. Находясь в состоянии сильной депрессии от невыполненного долга, он написал Манштейну короткую записку, в которой говорил, что честно пытался выполнить свою клятву, но не смог. После того как записка была вручена главному врачу госпиталя, подполковник ушел в уборную, где и застрелился.

Узнав о случившемся и прочитав послание Опельбаума, генерал только покачал головой и коротко произнес:

– Совершенно напрасно.

Это был маленький, малозначимый инцидент на большой войне, но он сильно задел душу командующего. Если уж такие люди, как подполковник Опельбаум, признают свое бессилие перед противником, то его действительно следовало опасаться и сражаться на равных было опасно.

Никогда не признававший штабных правил общения с фюрером, в своем разговоре о положении дел 18-армии генерал Манштейн прямо и открыто сказал Гитлеру, что для восстановления блокады вокруг Ленинграда необходимы дополнительные войска.

Как и следовало ожидать, они вызвали гнев у вождя германского народа. Громко крича в трубку, он стал упрекать Линдемана, Кюхлера в том, что они бездарно растратили выделенные им силы для взятия Петербурга. Самому Манштейну также достались обидные упреки, но тот твердо стоял на своем, что в сложившихся условиях сделал все, что мог.

Чем больше Гитлер с ним говорил, тем раздражительнее становился. Кончилось тем, что фюрер заявил, что дополнительных войск для генерала у него нет и он категорически запрещает Манштейну отступать. После этого связь прервалась, и бесстрастный голос телефонистки уведомил генерала, что фюрер закончил разговор.

Шел сентябрь сорок второго года. В трех местах огромного советско-германского фронта – на севере, в центре и на юге – немецкие войска уперлись лбом в стену, не выполнив поставленных им Гитлером задач. Ленинград так и не был взят, линия фронта под Москвой не была выровнена в пользу вермахта, а Сталинград превратился в новый Верден. До полной победы над врагом ещё было далеко. Фашистская Германия ещё была полна сил, но её стратегические планы вновь потерпели сокрушительное поражение.

При проведении любой операции, сражении или боя всегда возникает момент, когда вдруг оказывается, что для выполнения задуманного сил немного не хватает. Совсем немного, совсем чуть-чуть, но не хватает. За этими словами, как правило, кроются недочеты при подготовке операции, боя, сражения, не совсем верные решения командования, принятые в ходе боевых действий, а также плохое исполнение высокого замысла подчиненными. Иногда эти аргументы устраивают вышестоящее руководство, иногда нет, но в случае с генералом Рокоссовским все было совершенно по-иному.

В операции «Искра» он сделал все что мог и даже больше. Были заняты рабочие поселки, Синявино, Мга, прорвано кольцо блокады, и если бы не встречная операция немцев в это же время и в том же месте, прямое железнодорожное сообщение с Ленинградом наверняка было бы восстановлено. На это были потрачены все силы и средства, имевшиеся в распоряжении Волховского фронта, и чтобы поставить победную точку и взять село Отрадное, нужны были дополнительные резервы.

Об этом Рокоссовский прямо и откровенно доложил Сталину в вечернем разговоре по ВЧ.

– Чтобы полностью взять под свой контроль Кировскую железную дорогу, необходимо как минимум две дивизии с полноценными артиллерийскими полками, две танковые бригады с половинным составом из тяжелых и средних машин и дивизион гвардейских минометов. Без получения этих сил фронт не сможет полностью выполнить поставленную перед ним задачу.

Обычно, когда собеседник начинал говорить нереальные вещи, Сталин, как правило, жестко одергивал его, быстро и решительно спуская зарвавшегося мечтателя с высоких небес на грешную землю, однако в этот раз вождь говорил в ином тоне.

За время войны Сталин смог убедиться в том, что его собеседник человек дела, и если он просит подкреплений, значит, того требует обстановка.

– К сожалению, товарищ Рокоссовский, Ставка не может выделить перечисленные вами силы и средства. Все резервы, которыми мы на данный момент располагаем, направляются на Кавказ, под Сталинград и Ржев. Надеюсь, что вы понимаете причины, заставляющие нас так поступать, – Сталин замолчал, желая, чтобы собеседник сам себе ответил на заданный вопрос, после чего продолжил: – Мы также надеемся, что вы вместе с командованием Волховского фронта найдете возможность, чтобы полностью выполнить поставленную перед фронтом задачу.

– Все, что может сделать фронт имеющимися у нас силами, это попытаться изменить линию фронта в районе рек Мойка и Мга. Попытка прорыва к поселку Отрадному приведет к неоправданно высоким потерям живого состава, без твердых гарантий на успех. В этой ситуации не исключены новые боевые действия в районе Мги и Синявино, которые могут закончиться не в нашу пользу, – решительно отрезал Рокоссовский, и в трубке повисла тишина.

Как смертельно боялись её во время беседы с Верховным Главнокомандующим многие боевые генералы… Некоторые особо продвинутые специалисты по истории и военному делу утверждали, что в этот момент генералы вспоминали трагическую судьбу красного Бонапарта – Тухачевского, Терминатора – Павлова и расстрелянного в октябрьской спешке 1941 года командарма Штерна. Возможно, что так и было, но прошедший ежовские жернова Рокоссовский твердо придерживался простого правила: делай что должно, и будь что будет. Поэтому он с честью дождался того момента, когда трубка ожила и Сталин задал главный вопрос этого разговора: