Андрей Булычев - Сотник из будущего. Северная война

Снова потянулись на север многочисленные стаи птиц, возвращавшиеся домой с далёких югов. На озёрах, болотах, речках и в бобровых заводях многочисленных Валдайских ручьёв гоготало, пищало и крякало беспокойное пернатое племя. На берёзах начали набухать почки, а мальчишки собирали с её взрезов в те глиняные горшки, что стащили у мамок, холодный и сладкий прозрачный берёзовый сок.

– Ну что, Парфён Васильевич, управимся ли с посевной, всего у нас на эту весну хватает? – пытал Сотник посадского управляющего.

Тот молча достал свою толстую домовую книгу и долго углублённо начал её изучать, листая плотные страницы, исписанные мелким почерком.

– Должны управиться, Андрей Иванович, – наконец-то поднял он глаза и почесал свой выпуклый лоб, – Инвентаря, конечно, маловато у нас. Три плуга, заказанных к апрелю, не успели ещё сладить мастеровые, борон вон не хватает и так, по мелочи кое-чего надо. Ну да всё-таки должны мы управиться. Конского поголовья в достатке в хозяйствах, быков вон, если нужно, в ярмо впряжем. Семян заготовили в прошлом годе и сохранили на этот сев с запасом. Рожь, пшеница, ячмень, овёс, греча, пшено – всё теперь в поместье есть. Даже картофеля на семена вёдер четыреста будет. Это не считая ваш неприкосновенный запас. Культура та, конечно, новая, и ее так же, как и этот подсолнечник с кукурузой, только особо радивым хозяевам на посевную выдали.

– И Архип своё получил? – перебил Парфёна Андрей.

– Хм, – иронично так хмыкнул Парфён, – Этот изо рта свой кусок выдерет, коли ему что надо будет. Всю зиму в теплицах вон проработал, приглядывался всё, как новые культуры растут. Ох и въедливый же мужик. Половину всех новых культур для своих полей и огородов забрал.

– Ну, посмотрим, как у него там пойдёт, – задумчиво протянул Андрей, – Подартельные Второчка обещали к июню у него большие теплицы сладить. Там и Аристарх с Осипом, глядишь, подтянутся, отопление в них печное с трубами выложат.

– Это лето крайнее, Васильич, – пытливо вглядывался в глаза главного своего хозяйственника Сотник, – Не сумеем большой запас на будущее сделать, вымрем все как…В общем, шибко стараться нам нужно!

– Неужто всё так серьёзно, Иванович? – задумчиво спросил управляющий.

– Даже более, чем ты сейчас представляешь, – коротко бросил Андрей и пошёл к литейщикам.

Литейная артель была сразу же за механическим заводиком. И её главные мастера умельцы Фёдор с Зосимой громко распекали в пушечном участке. Зайдя со своей неизменной палочкой в огромный цех, представлявший по своей сути из себя огромный сарай, освещаемый внутри жировыми светильниками, Андрей чуть отошёл в тень и начал наблюдать за представлением.

Фёдор с Зосимой были прекрасными мастерами колокольных дел из Великого Новгорода. С огромным трудом удалось переманить их в усадьбу. Десятки, если не сотни больших и малых колоколов довелось им отлить за свою трудовую жизнь. Как говорится, собаку съели они в своём нелёгком и требующем особого мастерства деле. А тут появилось что-то новое, доселе неизведанное на Руси и теперь бросившее даровитым умельцам вызов.

Казалось бы, что колокол, что ствол пушки, технология похожая, только меняй состав компонентов литья да лей металл в своё удовольствие. Не тут-то было!

Если совсем упрощенно:

Перед тем, как отлить колокол, выкапывали в земле большую яму. Выкладывали там из кирпича здоровенную угловатую форму, по своим размерам близкую к будущему колоколу, и густо обмазывали её глиной. Это была внутренняя часть колокола. После основательной сушки и обмазки жиром на неё укладывалась особая смесь, состоявшая из частей воска, смолы, сала и прочих компонентов, это уже называлось кожухом. По глиняной огнеупорной трубе в специальное отверстие заливался затем раскалённый металл, заполнявший все полости и вытапливающий и выжигавший всё, что только могло гореть. Затем вся эта конструкция охлаждалась. Верхний глиняный кожух разбивался, и перед глазами оказывалась наружная форма колокола. Разумеется, потом была механическая обработка, шлифовка и прочее, но основное было сделано и оставалось, как говорится, пробовать звон.

С пушками же было сложнее. Требовалось отлить из металла, по сути, такую хитрую трубу, которая была бы достаточно длинной, с не слишком толстыми, но одновременно и не тонкими стенками. Выдерживала бы та труба огромное давление пороховых газов внутри себя, не разрываясь, и была бы она транспортируемая-перевозимая. Что толку-то от пушки, если ты её с места не сдвинешь? Весь этот баланс никак пока не удавалось мастерам соблюсти. Вот и ломали сейчас голову два умельца, попутно обзывая друг друга разными нехорошими словами. Что сделаешь, эмоциональные люди были эти мужики из задиристого и вечно драчливого Новгорода.

Привычного в «нашем» временем мата на Руси тогда не было, поэтому можно было услышать такие крепкие выражения как: «Наш хромой сивый мерин Федя даже хорошую да годную форму-то, как следует, слепить не может» или «Сдёргоумка неумелая наш любезный Зосима, только и думает сей странный муж как бы соседскую дебелую Акулину обрюхатить вместо того, чтобы ему о сложном литье думать.»

Много нового за эти десять минут узнал о своих мастерах Сотник, и, дабы не переросла та ожесточённая перепалка в традиционную рукопашную борьбу с членовредительством, решился-таки выйти из своего укромного места.

– Беседуете, уважаемые, – тихо, почти что сладким полушепотом и, глядя своими добрыми глазами на мастеров, молвил в звенящей тишине комбриг.

– Ага, – только и смог ответить Фёдор и икнул, глядя на Хозяина.

– Да вот, беседуем мы немного, ага, – подтвердил пришедший в себя Зосима и в смущении выковырял носком своей першни камешек из песка.

– Ну-ну, – усмехнулся Сотник, – Трудности, наверное, непонятности какие-то есть?

– Да какие там трудности! – махнул сокрушенно Зосим и показал большую холстину с начерченным на ней эскизом пушечного ствола.

А Фёдор в это время отпихнул в сторону остатки от своей литейной формы.

– Всё делаем, как и оговорено было. Выточенный соломенный стержень обмазываем густо глиной с салом. Потом делаем литейную форму, отливаем её, вставляем внутрь наш стержень и заливаем его металлом. Труба или, как вы говорите, ствол пушки готов. Но уже три этих ствола на испытаниях в клочья разнесло, мы ведь сами кажный раз там с оружейниками и войсковыми розмыслами приглядываем, а результат всё один, – и он кивнул туда, где лежали разорванные в клочья стволы.

Что характерно, основные разрушения были в начальной, так называемой, казённой части пушки. Сам же ствол, начиная с его середины, зачастую оставался цел, и тут в голове всплыло когда-то слушанное то ли на лекции, то ли в музее, из того посещаемого не в этом мире и к тому же не единожды.