Анатолий Дроздов - Кровь на эполетах [СИ]

— Qui (Кто)?! — прорычал в белое как снег лицо.

— Луи Вери, камердинер императора, — проблеяло тело.

— Сидеть и не шевелиться! — рявкнул я, забрасывая его в сани. — Пахом, гони!

Вскочив в седло, я устремился за санями, вертя по сторонам головой. Твою мать! Пока возился с камердинером, поляки пришли в себя, и сейчас, выставив перед собой пики или сверкая саблями, мчались к нам. Отведать крови русского партизана собиралось не менее двух десятков всадников и еще большее число вынужденно спешенных. Последние палили в нас из мушкетонов, но зря – на таком расстоянии мелкой картечью не попадешь. Выстрелы поляков терялись в громе стоявшей над дорогой канонады. Вразнобой били штуцера, грозно рявкали пушки. Выстрел одной из них внезапно смел преследователей справа – наверняка Кухарев приложил. Молодец Ефим! С меня бутылка. Но слева поляки приближались, и явно успевали нас перехватить. Блядь! Где стрелки Синицына? Словно в ответ на мои слова из зарослей вырвались огни и дымы из стволов выпаливших ружей. Лошади шеволежеров полетели в снег, несколько всадников скатились с седел, но двое уцелели – один с пикой, другой с саблей. И вот сейчас, просчитав расклад, они заходили мне за спину. Бах! Из зарослей вылетел султан дыма с огнем, шеволежер с пикой, выронил ее и сунулся лицом в гриву коня. Минус один. Тем временем второй поляк успел уйти из зоны поражения и сейчас стремительно настигал сзади. Конь у него явно лучше моей кобылки.

Я пригнулся к шее Каурки – может так егеря снимут преследователя. Ага, счас!

— Пшекленты москаль! — раздалось позади, и по спине будто колом хватили. Я выпрямился и повернул голову назад. Поляк со недоуменно смотрел на свою саблю, не прекращая при этом скакать за мной. Ага, по штуцеру угодил – то-то меня поперек всей спины приложило. Ствол наверняка разрублен. Угробил такое оружие, курва! Я выхватил из ножен палаш. Поляк в ответ усмехнулся и пришпорил коня, вытянув вперед клинок сабли. Ну, сам напросился…

Перехватив палаш указательным и средним пальцами за крестовину, другими за клинок, я с разворота метнул его как копье. А что оставалось? Фехтовальщик из меня как дерьма пуля. Не ожидавший такой подлости поляк не успел среагировать: палаш мелькнул в воздухе и вонзился в шеволежера, проткнув его насквозь. Всадник выронил саблю и пополз с седла. Дальнейшее я не видел – спустя несколько мгновений Каурка вломилась в заросли и остановилась возле саней Пахома.

— Простите, ваше благородие! — подбежал ко мне командир взвода стрелков. — Никак не можно было в того гада попасть – за вами ховался. Боялись зацепить.

— Не убивайся, Прохоров, — сказал я, спрыгнув на снег. — Жив – и ладно.

— У вас кожух на спине разрублен, — виновато сказал унтер-офицер.

— Счас глянем.

Я стащил штуцер, сунул его Прохорову, затем снял полушубок. Ничего так поляк приложил, но не смертельно. Клинок прорубил только кожу овчины, далее не прошел – штуцер спас. А вот тому – писец. Едва глянув на разрубленный ствол, я в сердцах зашвырнул оружие в кусты – хлам. После чего повернулся к дороге.

Устрашенные пальбой из пушек и штуцеров, поляки не атаковали. Прячась, за крупами убитых лошадей, постреливали в нашу сторону из мушкетонов и даже пистолетов (последнее вообще глупо), но вперед не шли. Те, кто остался на конях, уходили вперед и назад от места боя. Не дураки. Сейчас выскочат из зоны поражения, сорганизуются и обойдут нас с флангов. Отряду придется кисло.

— Прохоров! — велел я командиру взвода стрелков. — Посыльных – к ротным! Егерей – в седла, пушки – в сани! Уходим…

Первым ко мне подскакал Синицын.

— Живой, Сергеевич? — спросил, спрыгивая на снег. — Не ранен? Видел, как поляк тебя саблей рубанул.

— Штуцер спас, — отмахнулся я. — Ствол – в хлам, на спине синяк будет, полушубок слегка прорублен. Ничего страшного.

— А Бонапарт?

— В санях лежит, — указал я. — Мертвый.

— А рядом кто?

— Камердинер.

— Зачем?

— Квитанция.

— Ясно, — улыбнулся подпоручик. — Я гляну?

— Валяй.

Синицын подошел к саням, несколько мгновений смотрел на мертвого императора, после чего вернулся ко мне.

— Какой-то он не авантажный [67] Авантажный – здесь, не представительный. , – произнес с сомнением в голосе.

— Ты ожидал увидеть рога на голове?

— Скажете! — засмеялся Синицин.

Подскакали другие офицеры, появился Кухарев с пушками. Они тоже захотели увидеть Бонапарта, и я разрешил, хотя следовало спешить. А вы бы отказали? Смотрины не затянулись; скоро отряд на рысях уходил по ранее разведанному пути. Верст через пять к нам присоединились егеря из засады с другой стороны дороги. Они точно исполнили приказ: дав залп по упряжке, вскочили в седла и ускакали. Их появлению я обрадовался – дополнительные стволы лишними не будут. Мы не понесли потерь, но боем на дороге сегодняшние приключения не закончатся. Я так предполагал и не ошибся…

Где-то через десять верст отряд нагнали. Мы как раз взобрались на холм, когда позади на расстоянии с полверсты показалась змея шедшей вслед за нами кавалерии. Она явно настигала. Но это было еще полбеды.

— Сергеевич! — окликнул меня Синицын и указал рукой вперед.

Я повернул голову – по дороге по направлению к нам рысила такая же колонна. Обложили, сволочи! А чему удивляться? Уцелевшие под огнем шеволежеры привели подмогу. Найти обидчиков труда не составило: дорог в этой местности не так уж и много. Болота и реки замерзли, препятствий для кавалерии не представляют.

— Что будем делать? — спросил подпоручик.

— Туда! — указал я рукой на недалекий лес. — Встанем на опушке, загородимся санями обоза. Помнишь, как под Красным?

— Понял, — кивнул Потапович и прокричал команду.

Отряд свернул с дороги и, пробивая путь в снежной целине, заспешил к лесу. Мы успели. Преследователи, объединившись, не атаковали нас сходу, видимо, спорили, как это лучше сделать. Или же мерялись письками, решая, кто главный. Как бы то ни было, но мы без помех доскакали до леса и заняли позицию на опушке. Еще успели выпрячь лошадей, завести их в лес, а из саней соорудить нечто вроде баррикад. Слабая защита от кавалерии, но хоть такая. А потом начался АД.

Несколько сотен всадников понеслись к нам, выставив пики и размахивая саблями. Эта лавина мчалась, вздымая вихри снега, и, казалось, никто и ничто не в состоянии ее остановить. Звонко выпалили наши обе пушки. Картечь проделала в лаве огромные бреши, но они сразу же затянулись. Артиллерийский огонь атакующих нисколько не смутил.

— Дай им еще, Ефим! — закричал я. — Бей как можно чаще!

Пушки выпалили. Картечь вновь проделала бреши, но лавина продолжает нестись. Артиллеристы сновали вокруг орудий, как муравьи. Выстрел! Пушка откатывается назад, пушкарь еще на ходу сует в дымящийся ствол обсыпанный снегом банник – воды у нас нет. Подскакивает другой и, пока пушкари накатывают орудие на прежнее место, сует в ствол заряд – увязанные в ткань воедино порох и картечь. Заряжающий другой стороной банника плотно прибивает его. Фейерверкер через затравочное отверстие специальным шилом пробивает ткань мешочка с порохом, вставляет запальную трубку, сделанную из птичьего пера, наполненного огнепроводной смесью и, отскочив в сторону, подносит закрепленный на специальной палке тлеющий фитиль. Выстрел!