Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален

Волкова, хоть он и смертельно устал, но злоба стала заливать его, при этом добавляя ему новых сил.

— Все, уходим, — командовал он.

Раненых относили к дороге, там уже телега приехала. Всего живых набралось десять. Десять! От роты в двести с лишним человек! Нет, тут было что-то не так. Глядя на остатки одной из своих рот, которые уместились в одной большой обозной телеге, он раздражался еще больше.

Шел так, чтобы телегу эту не видеть, и свернул к реке, к броду, чтобы хоть Увальня найти. Нет. Александра Гроссшвюлле на песке они не нашли, вообще ни одного мертвого на берегу не было. Та рота хамов, что терзала Рене, забрала всех мертвых с собой. Зато на той стороне были арбалетчики и аркебузиры, они стали стрелять по фонарям. Полетели пули и болты. Максимилиан велел тушить фонари, хотел уже приказать стрелкам, чтобы запалили фитили и ответили, но кавалер вдруг почувствовал себя не очень хорошо, он устал за этот день, так устал, что даже злиться больше не мог. Бертье, Увалень, целая рота его людей, Гренер-старший, ушедший на тот берег со своими кавалеристами. Всех их больше не было.

— Нет, не будем стрелять… Уходим.

Солдаты и рады были, потянулись наверх, от реки к дороге. Туда, где вовсю в темноте стучали топоры. И последним шел их командир, уставший человек в дорогом доспехе и с топором в руках.

Ничего не кончилось, ночь была ничем не легче дня. Когда они подходили к лагерю, им навстречу вышел, да нет, выбежал ротмистр Вилли с небольшой лампой в руке.

— Телега с ранеными приехала, я понял, что вы идете, — было видно, что Вилли взволнован.

— Говорите, — сухо сказал полковник.

— Те возницы, которые нанимались со своими телегами, уйти желают, — сразу выпалил молодой ротмистр.

— Что? Куда еще уйти? — не понял Волков.

— Сбрасывают поклажу наземь, хотят уезжать, говорят, что завтра мужики у них все поотнимут. А им их телеги и лошади, говорят, дороги.

— А Рене где, он, что, этого не видит?

— Он их уговаривает не уезжать.

— Что? — Волкова снова стала разбирать злость. Как хорошо она придавала ему сил. — Уговаривает?

— Да, а еще…

— Ну? — он поднял и положил топор на плечо.

— Люди из первой роты, корпорация из Левенгринка, их человек двадцать… Их корпорал говорит, что они тоже уходят, — продолжал Вилли все так же взволнованно. — Они…

— Ротмистр Вилли, — перебил его кавалер.

— Да, господин полковник.

— Люди ваши надежны?

— Мои люди? А, ну… Они же, кроме тех, что недавно набраны, все на вашей земле живут, дома там у них, семьи. Преданны вам, не в одном деле с вами были.

— Где они?

— Вдоль реки частокол ставят, окапывают…

— Бегом за ними, а потом ко мне, — сказал Волков и пошел, — пятьдесят человек с парой сержантов, и пусть сразу фитили запаливают.

— Будет исполнено, — отвечал молодой ротмистр, тут же скрываясь в темноте.

А Волков, проклиная своего родственника Рене, пошел в лагерь.

«Ну что за офицер, ни на минуту нельзя оставить!»

Лагерь уже начинает походить на лагерь: костры, котлы на них, запах пищи, кое-кто палатки уже поставил, все вокруг заставлено телегами и возами, лошади выпряжены. В одном месте много факелов и фонарей. Волков сразу направляется туда.

Тут к нему подбегает новый ротмистр Мальмериг:

— Господин полковник, там возницы запрягают лошадей, провизию с телег скидывают… Слушать ничего не хотят.

— Где они?

Мальмериг его ведет чуть в сторону, к северному участку частокола, там несколько человек и вправду впрягают своих лошадей, еще некоторые скидывают мешки с провизией, палатки из своих телег.

— Куда собрались? — орет Волков.

Мужички оборачиваются, смотрят на него, на Мальмерига, на Максимилиана. Смотрят и молчат, почти все дело свое приостановили.

— Я спросил, куда собрались? Кто старший, кто говорить будет?

Возницы переглядываются, наконец сам по себе определяется старший из них:

— Господин… Это… Телеги-то наши.

— И лошади наши, мы нанятые, — кричит из-за его спины еще один.

— И что?

— Ну так это… Завтра, солдаты говорят, сюда хамы придут… — объясняет старший.

— Лошадок наших заберут, телеги заберут, — орет второй.

— Еще и нас резать надумают, с них станется, — вмешивается в разговор третий.

— В общем, мы решили в Бад-Тельц податься, там вас ждать будем.

Волков даже и секунды не думает:

— Распрягайте лошадей. Никто никуда не едет. На дороге мои разъезды, если кого из вас приволокут, так буду считать дезертирами. Дезертиров я вешаю.

Больше он этим людям ничего и не собирался говорить, для них и этого было достаточно, повернулся и пошел туда, где горело больше всего фонарей и факелов.

А там собралось не менее пяти десятков человек, все галдят, друг друга пытаются перекричать. Рене что-то говорит, но его не слушают, солдаты его обступили. И что хуже всего, там не только солдаты первой роты.

Волков бесцеремонно расталкивает всех, пробираясь к Рене, хватает того за руку, оттаскивает чуть в сторону.

— Господи, Мария, матерь Божия, как хорошо, что вы появились, — Рене, болван, еще и крестится у всех солдат на виду.

Кавалер не удостаивает родственника ответом, поворачивается к солдатам:

— Кто старший?

— Ну я, — отвечает один из солдат.

— А имя и звание у тебя есть?

— Корпорал Левенгринской воинской корпорации Рудольф.

— И какого дьявола ты и твои люди не работают, корпорал Рудольф? Или вы, может быть, господа благородные, может, за вас другие должны частокол вокруг лагеря ставить?

— Без толку все это! — кричит один из солдат, он совсем недалеко, он орет почти из-за спины своего корпорала. — Завтра придут две тысячи мужиков, сметут нас, как вторую роту!

Эти крикуны хуже всего, больше всех страха на других нагоняют. Самим страшно так, что на визг срываются, так еще и других своим визгом пугают.

Волков делает шаг и без предупреждения, почти без замаха бьет крикуна в челюсть, бьет сильно, бьет, не снимая латной перчатки.

Тот, роняя свой годендаг на землю, пошатнулся, пытаясь устоять, заплел себе ноги, словно сильно пьяный, но не устоял. Уселся на землю. Волков же краем глаза следил за остальными солдатами, может, кто осмелится вступиться за крикуна. Но никто не вступился, все понимали, что полковник прав. Спрашивал он корпорала, отвечать должен был корпорал, а из строя никто орать не должен, когда командиры разговаривают.

А кавалер как ни в чем не бывало снова спрашивает у корпорала:

— Так почему ты и твои люди не работают?

— Потому как без толку это, — повторяет тот слова крикуна. Повторяет с вызовом. Смотрит Волкову в глаза и продолжает. — Завтра хамы будут тут. А мы уставшие, день на марше, вечером в бою, ночью работали. И не жрали.

— Еда уже готовится, — говорит Волков. Тут за его спиной происходит движение, он оборачивается, а там Вилли прибежал, расталкивает зевак, с ним десятки стрелков, фитили уже зажжены, готовы стрелять. Теперь ему полегче стало, он продолжает. — Если частокол поставим, если окопаем его хорошо, то с нашими мушкетами мужичью нас нипочем не взять.