Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален

— В чем дело? — довольно холодно спрашивает кавалер, его раздражал даже тон, которым монах его звал.

— Господин, — монах чуть обескуражен его тоном, — они у меня умирают.

— Кто?

— Раненые, некоторых мы даже не успеваем осмотреть. Умирают, даже когда мы их лечим, когда зашиваем раны.

— Что, все умирают? — у Волкова защемило сердце.

— Нет-нет, слава Создателю, не все, но многие, уже шесть человек померло, я…

— Что? — сквозь зубы, но негромко сказал кавалер, не дай Бог солдаты услышат то, что им слышать нельзя. — Всего шесть? И ты прибежал ко мне пожаловаться, или чтобы я тебе слезы утер? Ты в своем уме, дурень ученый? Ты когда сюда ехал, о чем думал, думал тут желтуху да золотуху лечить?

— Но они умирают, их еще целые телеги, я не смогу всех спасти, и помощники мои не смогут, я не думал, что так будет, понимаете, раньше в других ваших битвах так много раненых не было.

— Иди, дурак ученый, и спасай людей… Спасай людей, спасай тех, кого можешь точно спасти, а уж потом других, иди и делай то, на что Бог тебя сподобил.

— Я просто…

— Прочь! — заорал Волков. — Прочь отсюда, вернись на свое место, и зашивай в людях дыры, связывай кости, как тебе дано, а тех, кого подлечил, укладывай в телеги и отправляй в Бад-Тельц, пусть один из твоих лекарей с ними поедет, дай ему денег, чтобы размещал раненых у селян. Иди!

Монах только смог кивнуть и убежал в темноту. А Волков опять почувствовал, как кольнуло в груди. И боль ниткой протянулась в левую руку до самого безымянного пальца. Он сжал левый кулак.

«Левая рука слабая. Вот и болит. Надо прилечь, что ли. Поспать хоть час-два».

Но его окликнули.

— Господин полковник, — обратился к нему немолодой сержант, Волков помнил его еще с Ференбурга, там он был простым стрелком, которому еще и оружия не хватало.

— Тебя Вилли прислал?

— Да, сержант Хольц, ротмистр говорит, вас надо охранять.

— До утра точно придется, — отвечает кавалер, а сам морщится от неприятных ощущений в груди. Хочется приложить к беспокоящему месту руку, разгладить его, да попробуй еще. Там кираса, кольчуга и стеганка, не дотянешься.

— Не беспокойтесь, господин. Мы вас убить не позволим, — заверил сержант.

— Отлично.

Он огляделся, ища себе место для лежанки. И тут Волков увидал в одной из телег молодого своего оруженосца Курта Фейлинга. Он сидел в пустой телеге в обнимку с флагом, который так и никому не отдал, и что-то грыз.

— Сдается мне, что вы так и не выполнили мой приказ? — сказал он молодому человеку без всякой злости. — Вы так и были с ротой Брюнхвальда до конца?

Фейлинг перестал жевать. Смотрел на полковника с трепетом.

— Думается, что знаменосцем вам быть рановато, это звание еще нужно заслужить, — произнес Волков залезая в телегу и садясь рядом с мальчишкой, — будете и впредь моим оруженосцем. Надеюсь, Максимилиан научит вас ухаживать за доспехом и за моими конями.

— Ухаживать за конями я умею, кавалер, — с радостью отвечал Курт Фейлинг.

— А шлем с меня снять сможете?

— Конечно.

— Ну так снимайте.

Молодой человек сразу привстал, стал отстегивать ремни, что крепили шлем к горжету. Это у него получилось почти сразу.

Волков повалился на что-то мягкое, положил секиру под правую руку:

— Максимилиан, сержант Хольц.

Те сразу подошли.

— Мне нужно поспать хоть немного, думаю, на рассвете мужики начнут дело, хочу быть бодрым к тому времени.

— Я разбужу вас, — заверил его Максимилиан.

— Я пригляжу за вами, — обещал сержант стрелков.

«Хорошо, что пришел Пруфф, а то без Брюнхвальда совсем плохо».

Больше он ни о чем не успел подумать.

Сначала он не мог понять, что происходит. Вокруг все серое. Максимилиан склоняется над ним:

— Кавалер, кавалер, просыпайтесь, барабаны…

Он садится, откидывает одеяло, его кто-то накрыл, пока он спал, кажется, это денщик Гюнтер. Рядом у него в ногах спит новый его оруженосец Курт Фейлинг, а вокруг все залито или даже завалено тяжелыми клубами серого тумана. Такого плотного, словно это вата.

— Барабаны? — он не слышит барабанов, только звуки топоров, пил, заступов.

— Приехал кавалерист из разъезда с восточной дороги, говорит, что у второго брода барабаны бьют.

Волков сразу просыпается, вылазит из телеги, берет топор, шлем, некоторое время стоит, привыкает к боли в растревоженной ноге, затем идет к восточному выходу из лагеря. Максимилиан и стрелки охраны спешат за ним.

Всадник ждет его сразу за частоколом.

— Ну? — спрашивает он.

— Барабаны, господин, — сразу говорит тот, — за рекой у дальнего брода. Бьют «походный шаг».

— Езжай туда, как только начнут переправляться, сразу отходите в лагерь.

— Да, господин, — отвечает всадник и уезжает.

Надо послать кого-нибудь на рекогносцировку, но кого? Рене? Да нет, какой из него разведчик. Хайнквист? Новый человек, Брюнхвальд говорил, что он проявил себя в деле. Один бой — этого мало. Он его не знает совсем. Вилли? Нет, конечно, мальчишка совсем без опыта. Гренер? Да будь у кавалера еще хоть один кавалерийский офицер, так он сразу снял бы Гренера-младшего с должности. А ему надо все знать наверняка, но посылать-то некого. Был бы Бертье… Да, но Бертье нет. Волков знает, что ему придется идти в разведку самому. Как не стало Бертье, Брюнхвальда и Рохи, ему приходится все делать самому. Потеря опытных командиров — самое худшее, что могло случиться. Сам он их всех заменить просто физически не сможет, даже если и силы в нем будут. Он не выспался, он мрачен, но надевает подшлемник и сверху небрежно нахлобучивает шлем.

По мокрому песку, по росе он спускается к реке. Здесь вообще ничего не видно, туман такой густой, словно молоко. Через него мало того, что ничего не видно, через него еще ничего не слышно…

Он подходит к самой воде, присаживается, начинает умываться и…

Замирает:

— Слышите? Максимилиан, сержант, слышите?

— Я нет, — отвечает Максимилиан.

— Похоже, лошадь ржала, — говорит сержант.

Да, именно, через плотную пелену тумана с той стороны реки именно эти донеслись звуки.

— Максимилиан, бегом в лагерь, передайте Рене, Хайнквисту и Вилли работы бросить, строиться в лагере.

— Да, да, полковник, — говорит знаменосец и убегает наверх к дороге.

Волков продолжает умываться, но сам больше прислушивается, чем моется, наконец встает:

— Сержант.

— Да, господин.

— Останетесь со своими людьми здесь, как начнут переправу или даже просто подойдут к воде, так дадите один залп, чтобы мы знали, что они начали. А потом бегом в лагерь.

— Да, господин.

Волков, хромая в сыром песке, насколько мог быстро пошел вслед за Максимилианом, ему нужно было еще осмотреть укрепления, что построили за ночь. Осмотреть, чтобы точно знать, к чему готовиться.