Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален

— Инквизитор!

— Инквизитор!

— Длань Господня!

Видно, весть о том, что полковник отдает часть свой доли, половину своей доли нижним чинам, произвела на солдат впечатление.

— А солдаты вас любят! — тихо и чуть с завистью говорит ему молодой оруженосец Курт Фейлинг.

Волков не отвечает.

«Недели полторы назад они на алебарды и копья меня поднять мечтали за то, что заставлял их строить лагерь ночью, а теперь любят! Конечно, при такой-то добыче».

Приходилось ему отвечать, кивать, махать рукой. Но, честно говоря, не любил он всего этого. Одно дело, когда славят перед боем, или в бою, или после случившийся только что победы, то для вдохновления людей хорошо. Так же неплохо при въезде в город, то для дела нужно, для репутации, да и само шествие красивое к этому уместно, а тут из-за того, что денег солдатам пожертвовал…

Так, отвечая на приветствия солдат, они добрались до реки, почти до берега, на то место, где Рене держал пленных. И капитан Рене, и брат Ипполит были как раз там.

Стояли разговаривали, и Рене, кажется, уже не злился на монаха, хоть был еще хмур. Увидев полковника, сразу пошли ему навстречу. И все вместе пошли среди пленных, при этом Волков разглядывал их. Люди были замызганные, отощавшие, битые. В одежде рваной. На женщинах так и вовсе лохмотья. Люди смотрят на него с робостью, с опаской, его узнали. Замолкают при его приближении.

— Инквизитор, — шепчет женский голос у него за спиной.

— Ну что, много народа хочет вернуться в истинную веру?

— Да почти все, — буркнул Рене.

— Почти все раскаялись, готовы принять причастие, — радостно сообщает монах, — уж и не знаю, сколько дней уйдет у меня на это.

— Раскаялись! — фыркает капитан. — Разбойники хотят избежать петли. Вот и все их раскаяние.

Видно, что он не верит в раскаяние мужиков.

Но монах его не слушает, он рассказывает кавалеру радостно:

— Женщины так сами подходят и детей подводят, просят благословения у меня, словно я епископ какой известный, хотят слово божье слышать.

— Что ж, это хорошо, — говорит Волков капитану, — как составите списки, начинайте готовить провиант и телеги, идти до Эшбахта они будут долго, посчитайте, сколько провианта им надобно будет на весь марш, да чтобы еще по приходу осталось на первое время.

— Будет исполнено, — невесело отвечал Рене.

— Как будут готовы списки всех, так принеси мне, — теперь кавалер обращается к брату Ипполиту. — Только толково все сделай, список мужиков, отдельно баб, отдельно детей. Посмотри, тощи ли, имеют ли обувь, исправна ли одежда, нет ли хворых, имей в виду, путь неблизкий. Не хочу, чтобы они дохли в дороге, как мухи, они мне живые в поместье надобны.

— Разбегутся они в пути, — все еще бурчит Рене.

— Так вы их будете сторожить, — улыбается полковник, — у вас, капитан, я надеюсь, не разбегутся.

— Тогда в цепи их лучше ковать.

— Дорогой мой родственник, — теперь Волков говорит уже заметно суше, — цепи нынче дороги, а вот солдаты у нас законтрактованы до сентября, уж устройте так, чтобы мужики у вас не разбежалась в дороге.

— Как пожелаете, господин полковник, — отвечает капитан с поклоном.

— А пока начните их кормить, и кормите хорошо. Распорядитесь, чтобы кашевары начали им готовить прямо сейчас, и ничего, что вечер, пусть хоть ночью, но накормят людей, а пока готовят, так распорядитесь, чтобы хлеба раздали. Мне не нужно, чтобы они падали с голодухи в дороге.

— Распоряжусь немедля, — обещал Рене.

Волков уже повернулся, чтобы уйти, и тут же обернулся обратно, как вспомнил:

— Чуть не забыл: баб, что приняли причастие, солдатам больше не отдавать.

Рене и монах понимающе кивали.

Максимилиан человечка притащил в лагерь.

— Под мостом прятался, — сообщил знаменосец. — Сказал, что говорить будет только с вами. Оружия у него нет.

Человек был плюгав, ногами тонок, немолод. Одежду носил среднюю, не очень хорошую, но и не обноски.

— Как звать? — осмотрев человека, сразу спросил Волков.

— Виллим Хойзауэр, господин.

— Ну? И что же ты мне сказать хотел, Виллим Хойзауэр?

— Если вы, господин, дадите мне слово, что заплатите триста талеров, я скажу вам, где купчишки Майнцер, Валленорт, Швайнбахер и Крюминг держат большие богатства, которые они от кавалера фон Эрлихгена получили.

Волков усмехнулся:

— Триста монет тебе, отчего же не тысячу?

— Вы не пожалеете, там богатств на тысячи и тысячи талеров, там и медный лист у них спрятан, и ткани дорогие, и вина изысканные, южные, есть такие, которые герцоги и графы пьют, которые по семьдесят талеров за бочку стоят.

«Ах вот, значит, какое вино я теперь пить буду, не думаю, что у Железнорукого в подвале другое было».

— И железо есть двойной ковки, — продолжал Виллим Хойзауэр, — целый амбар его, как раз для доспеха и оружия. Свинец и порох, и всякого, всякого другого добра во множестве. Они за часть сразу с господином фон Эрлихгеном рассчитались, а что и на продажу взяли. Теперь радуются, что сразу деньги не отдали, прибыли считают. Но боятся, что вы про те богатства прознаете, вывозят их в укромное место.

— А ты откуда знаешь про эти богатства?

— Так я полжизни приказчиком в доме купцов Крюмингов служу. Сам то все видел, а многое и сам считал.

— И что же, отчего хозяина своего не любишь?

— Больно жадны они, что отец был покойник, что нынешний глава дома, сами в роскоши живут, а всех слуг в черном теле держат, — пожаловался человек, — даже на рождество подарка хорошего не видал от них.

— Триста монет, говоришь? — с некоторым сомнением спрашивал кавалер.

— То доля малая от того, что вы там возьмете, — заверял его приказчик Виллим Хойзауэр.

— А может, мне палачей позвать? — спрашивал Волков в задумчивости. — Ты им все и расскажешь, и обойдется мне это в пять монет, не больше.

У приказчика лицо вытянулось, явно такого он не ожидал. Рот раззявил, а ничего сказать не может.

— Ладно, ладно, — смеется кавалер, — дам сто монет, если добыча будет хорошей.

— Сто монет? — теперь рожа Виллима Хойзауэра вместо страха выражает разочарование. Быстро он про страх забыл.

— Или все-таки палачей? — угрожающе спрашивает полковник.

— Давайте лучше сто талеров, — нехотя соглашается приказчик.

— Нет, никаких «давайте», сначала мне все покажешь, а уж потом поговорим о деньгах.

— Пусть так, — согласился Виллим Хойзауэр. — Только лучше ехать сейчас, сразу, они ведь за ночь многое успевают вывезти.

— Господин Фейлинг! — крикнул Волков. — Капитана Реддернауфа ко мне, и скажите ему, чтобы, пока сюда идет, распорядился: первому эскадрону седлать лошадей.

Уже стемнело, когда полковник в сопровождении Максимилиана, Фейлинга, капитана фон Реддернауфа, своей гвардии и семидесяти кавалеристов первого эскадрона выехал к мосту, что вел на Ламберг. Ехали без факелов, с дорожными фонарями, да и тех зажигали немного.