Игорь Валериев - Ермак: Начало. Телохранитель. Личник [сборник litres]

– Меня в этом генерал Черевин убедил, – ответил ротмистру цесаревич. – Пётр Александрович также проводил негласное расследование данного события. Не знаю, какие мысли о результатах этого расследования у императора, но меня, ещё раз повторю, Пётр Александрович убедил, что это было покушение на всю нашу царскую семью. Хм-м… Тогда меня четырежды уже пытались убить.

Николай зябко передёрнул плечами, налил себе в бокал немного портвейна и опрокинул его в рот. После этого посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и произнес:

– Два раза вы меня уже спасаете, Тимофей Васильевич, – цесаревич с какой-то непонятной усмешкой продолжил: – Я сначала не поверил вашему выводу по фактам смертей доктора и его служанки, что к этому причастны революционеры. Генерал Духовский и барон Корф также были скептичны к этой версии. А оказалось всё правдой. Отцу я уже направил прошение о награждении отличившихся, но это всё будет официально. А сейчас я хотел бы поблагодарить вас лично в неформальной обстановке. Я очень ценю то, что вы для меня сделали, и сочувствую вашему горю от той потери, которую вы понесли, защищая меня. Я видел, каким вы были счастливым последние месяцы, и не представляю, что можно чувствовать, когда теряешь любимого человека навсегда. Я Аликс хотя бы смогу когда-нибудь увидеть на каком-нибудь официальном мероприятии, а вот вы…

Мои ладони опять сжались в кулаки, и я непроизвольно повертел головой, как будто бы меня душил воротник. Проглотив застрявший в горле ком, я произнёс:

– Большое спасибо, ваше императорское высочество, за ваши слова и ваше отношение ко мне. Я этого никогда не забуду, – я замолчал, а потом продолжил, подумав про себя, что лучшего случая не представится: – И ещё, ваше императорское высочество, если зашла речь об отличившихся, прошу вас своею властью наградить Цзи Фэнтая, или, как его здесь зовут русские, Тифонтая. Именно он установил, где скрывался товарищ Иван и каким образом тот скрылся из города. Также Тифонтай выделил проводника из своих людей, который нам помог быстро и без крови договориться с контрабандистами.

– И как мне его наградить? – заинтересованно спросил цесаревич.

– Ваше императорское высочество, прошение Тифонтая о даровании ему российского подданства лежит у вас в канцелярии. Ему уже три раза отказывали, так как он хотел при этом сохранить своё вероисповедание. Он буддист. А детей он окрестит в православие. Сам не хочет креститься не из-за такой уж сильной веры. Просто, отрезав косу, он потеряет много партнёров с той стороны границы.

– Думаю, не такая это и проблема, чтобы её не решить. У нас поданных какой только веры нет в государстве. А купец и даже здесь купец, – усмехнулся Николай. – А за такую помощь надо обязательно наградить.

– Это точно! За это надо выпить, – произнёс Волков и набулькал себе в стакан приличную дозу коньяка.

«Кажется, Остапа понесло, – подумал я, глядя на пьянеющего на глазах Волкова. – Да и мне надо притормозить, всё-таки почти двести граммов водки, да и ликёра уже граммов сто пятьдесят на грудь принял. Чувствую, тоже развозить начинает».

– Поддержу. Давайте ещё по чуть-чуть, – после этих слов цесаревич выразительно посмотрел на ротмистра. – И будем домой собираться. Вы завтра, Тимофей Васильевич, на службу можете не приходить. Я думаю, вам надо свои дела в порядок привести.

После этих слов Николай выпил, а мы с Волковым его дружно поддержали. Цесаревич, закусив, опять посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и задал неожиданный вопрос:

– Тимофей Васильевич, а вы что делали, когда узнали о крушении поезда и нашем чудесном спасении?

– Ваше императорское высочество, мне тогда всего четырнадцать лет было. Когда до нас дошла информация об этом событии, в станичной церкви была большая служба, а потом гулянье.

– И почему одни хотят убить государя и его семью, а другие радуются их счастливому спасению? Причём и те, и другие – русские люди, – грустно спросил Николай.

– Бесы они, бесы. Вот это всё и объясняет. Государственность хотят порушить. Неужели вы думаете, что они действительно пекутся о благе народа? Да свобода им нужна, чтобы тех же девочек двенадцатилетних соблазнять да похоть свою тешить, как у Достоевского описано, – несколько эмоционально начал Волков. – Половина, если не больше, из этих революционеров содомиты. Вот и надо им устранить те препоны, которое создает государство в виде обязательных законов и системы наказания за их несоблюдение. Не будет государства, можно будет творить, что хочешь. Быть полностью свободными в своих хотениях. А ещё лучше, если создать такое государство, где сами будут свои законы принимать. Вот там эти бесы развернулись бы по полной.

Я вздрогнул, слушая этот горячий монолог ротмистра, которому последний бокал коньяка, на мой взгляд, был уже лишним. Вздрогнул от того, что в этот мир я попал из мира, где, как мне кажется, правили бесы.

– Евгений Николаевич, всё! Давайте собираться, – цесаревич поднялся из-за стола. – А вы, Тимофей Васильевич, как я уже сказал, завтра от службы освобождаетесь, а вот послезавтра к вечеру я хотел бы услышать от вас стройную систему доводов, согласно которым российских революционеров финансируют иностранный банковский капитал или Лондон. Штабс-ротмистр Савельев доложил мне и об этом.

Я удивлённо посмотрел на цесаревича и произнёс только то, что мог произнести:

– Слушаюсь, ваше императорское величество.

– Не удивляйтесь так, Тимофей Васильевич. Мне хочется выслушать ваши аргументы. Кстати, генерал Черевин высказывал что-то похожее. Так что вы не одиноки в своих выводах.

«А Николай всё больше и больше становится не похожим на того человека, о котором писали в моём времени, – думал я про себя, наблюдая за тем, как одеваются мои неожиданные гости. – Сегодня пару раз так посмотрел на меня, что хотелось вскочить и вытянутся во фрунт, докладывая обо всех своих прегрешениях. А со мной такое редко случалось. Вот вам и рохля. И задание очень интересное дал. Придётся завтра заняться политической экономией революционного движения».

«Нас утро встречает прохладой», – мурлыкал я про себя, делая разминочный комплекс. Комнаты за ночь выстудились, и температура в помещениях была где-то градусов двенадцать.

Закончив укороченную на сегодня зарядку – головушка после вчерашнего возлияния побаливала, – с наслаждением умылся. После этого, не дожидаясь денщика, растопил голландку, позавтракал остатками вчерашнего застолья. В конце завтрака прибыл Игнатов. Нагрузив его поручениями по хозяйству на сегодняшний день, я оделся и отправился к жандармам.