Сергей Васильев - Сталь Императора

– Господа, Вы меня неправильно поняли, – натужно улыбнулся Оболенский, на лбу у него моментально выступила испарина, – это была шутка. Я со специальной миссией Его Величества отправлен в Данию к полковнику Мадсену.

– Ну да, ну да, – охотно согласился Герарди, – а в Потсдам заехал, спросить, как быстрее добраться до Копенгагена…

– Вы мне не тыкайте, господин жандарм! – с вызовом бросил Оболенский, – вы мне не ровня!

– Да где уж нам, – ухмыльнулся поручик. – О! А вот и корнет возвращается! Сейчас с Вами будет беседовать тот, чей титул вполне сопоставим с Вашим… Надеюсь, что…

Это было последнее, что успел сказать Герарди. Воспользовавшись тем, что он перевел взгляд на окно и на мгновение потерял бдительность, Оболенский нанес поручику молниеносный удар тростью в солнечное сплетение, а вторым движением швырнул ее в Гучкова. Спрятавшись под стол от летящего предмета, Александр услышал грохот распахивающейся настежь двери.

– Корнет! Задержать! – сдавленный хрип Герарди перекрыл звуки сухих, как треск ломающихся деревьев, выстрелов…

– Князь, Вы меня разочаровали…

Щетинин виновато развёл руками.

– Всё произошло слишком быстро! Сначала грохот дверей, потом он мчится прямо на меня, и через мгновение я сам уже лечу кувырком и слышу ваш голос «Стрелять!»… Ну и высадил всю обойму в белый свет, как в копеечку, не успев даже приземлиться…

– Задержать, корнет, – раздраженно поправил Герарди, – я просил его задержать!

– Простите, Борис Андреич, – вмешался Гучков, – но Ваш хрип после удара можно было понять как угодно. Я лично разобрал только «…ать!»

Герарди обреченно махнул рукой.

– Что будем делать?

– А не кажется ли Вам, господа, что главное мы уже сделали, – предложил свой вариант произошедшего Кошко, – подтвердили, что заговор существует, нашли штаб-квартиру заговорщиков, встретили и опознали одного из них, и узнали нечто важное – в комплот вовлечены весьма влиятельные персоны, стоящие у престола – Оболенский один из них, и главное – Фальк находится не в Германии, а в России. И кто это – можно только догадываться. Ни одной ниточки к нему у нас нет…

– Да, – задумчиво произнес Герарди, – как песок, сквозь пальцы… Кстати, князь, при вас смотритель, не упоминал, случайно, фамилию Вюртсшафтпруфер?

– Боюсь, Борис Андреевич, что это не фамилия, а должность. По-русски – просто ревизор…

– Тупик…

Когда поезд Берлин-Санкт-Петербург подкатил к государственной границе, разведчики, скинувшие напряжение последних дней, позволили себе расслабиться, тем более роскошный салон первого класса вполне к этому располагал. [4] Комфорт поездов в начале ХХ века был класса-люкс: «Когда освоишься у себя в купе, можно осмотреться в четырех вагонах, которые на время путешествия превращаются в летучий отель. Перед купе проходит коридор, стены которого украшены зеркалами, а пол покрыт мягкими коврами, и, идя по нему вдоль больших окон, попадаешь в салон. Невозможно поверить, что вагон может содержать в себе такое роскошное помещение! Кресло за креслом следуют с обеих сторон, на заднем плане видно элегантное канапе, две люстры свисают с потолка, а в буфете кипит самовар к чаю». Особенно, когда чай с коньяком понемногу превращается в коньяк с чаем…

– Когда мы стояли лагерем под Ледисмитом, – рассказывал Гучков заплетающимся языком, так как лимит выпитого превысил отметку «Вам на сегодня хватит!», – местные жители приносили в дар духам на алтарь, расположенный недалеко от нашей части, разные вещи. В основном – еду. Почти каждый день…

– И местные жители думали, что духи будут её есть?

– Так духи и ели…

– Господа, тише! – шипел на расшалившихся офицеров Кошко, – вы нас демаскируете…

– Почему? – делал брови домиком Герарди, – мы же говорим по-немецки!

– Да, но материтесь-то вы по-русски! – вздыхал непьющий сыщик…

– Господа! – подал голос Щетинин, когда Гучков начал с подозрением осматривать салон в поисках тех, кто не любит буров, – а не соизволите ли прогуляться в купе? Я хотел бы предложить партию в вист!

– Ну как не уважить человека после такого витиеватого приглашения? – покорно кивнул командир группы.

– Только, если можно, бегом, – прошипел на ухо кутилам Кошко.

– Всемилостивейший государь, – заметил Гучков. – Мы – контуженные. Посему, высочайшей милостью от бега освобождены. Правда, милорд?

– Зрите в корень, ваше сиятельство, – ещё раз кивнул Герарди.

– Тогда ползком, но только быстро! – подхватил под руки подопечных Кошко, тревожно оборачиваясь на остальных обитателей вагон-салона, с явным интересом разглядывающих «великолепную четверку».

– Любезный! – притормозил у тамбура командир разведгруппы, – почему так долго стоим? Когда двинем на российскую границу?

– Не могу знать, – пожал плечами проводник, – но думаю, что теперь не скоро…

– А что так? Дрова закончились? – пьяненько прыснул в кулачок Гучков.

– А вы что, не знаете? – удивился проводник, – в России – революция!..

Граф, общественный и государственный деятель, почётный член Императорской Академии, ближайший советник императора Александра I, Михаил Михайлович Сперанский (по отцу – Васильев) получил свою фамилию при поступлении во Владимирскую семинарию не случайно. «Sperare» по латински – надеяться. Государственный Совет – главное детище Михаила Михайловича, создавался в полном соответствии с приобретенной фамилией графа и тоже был надеждой – на создание справедливого демократического общества, как основу всеобщего процветания и согласия.

Безусловная демократичность Госсовета Российской империи заключалась в том, что его членами могли стать любые лица, вне зависимости от сословной принадлежности, чина, возраста и образования. Предполагалось, что учреждение объединит самых бойких, прогрессивных и профессиональных, без оглядки на происхождение. Прекрасная задумка! Беда была в том, что членов Государственного совета назначал и увольнял император, и только его личное представление о вышеперечисленных качествах имело значение. Добивало хорошую идею то, что за результаты своей работы члены Госсовета не несли вообще ни малейшей ответственности. Не удивительно, что в результате неразборчивой кадровой политики Госсовет очень быстро превратился в синекуру для приближённых к престолу, в этакий элитарный клуб, где можно было ненапряжно порассуждать о политике, экономике и заодно учесть свои собственные, насквозь шкурные интересы.

Однако в морозный зимний день 1901 года Госсовет собирался совсем в другом настроении. События последнего месяца напрочь выбили высших чиновников империи из привычной благодушно-созерцательной колеи. Атмосферу заседания можно было смело использовать для генерации электричества. Последние, пока ещё полуофициальные известия из Германии о наличии польской сделки, прорвали плотину привычной сдержанности, породили водовороты и цунами и их энергия вот-вот готова была выплеснуться из стен Высокого Собрания на бескрайние просторы России.