Сергей Васильев - Император из стали [оптим. картинки]

Откровенное письмо Демчинский неосторожно показал князю В. П. Мещерскому, так же, как он, имевшему право писать лично царю. Князь увидел в инженере «конкурента» и довел до сведения Николая II информацию о том, что заблаговременно ознакомился с письмом. Последовал высочайший приказ – и Демчинский потерял право писать лично царю.

Инженер пропал, но желание получать дополнительную информацию от людей, никак не связанных с властью, у Николая II никуда не делось. Так в жизни царя появился такой же, как и Демчинский, «человек ниоткуда» – Анатолий Алексеевич Клопов [26] – из семьи фридрихсгамского «первостатейного» купца, чиновник в Комитете железных дорог во Временном статистическом отделе. В 1880-е годы занялся самостоятельными статистическими исследованиями волжской хлебной торговли. Писал статьи и записки, обращаясь с просьбами к влиятельным лицам – графу Воронцову-Дашкову, Плеве, Суворину, пока его не представили царю. Государственный секретарь Половцов, знавший историю возвышения Клопова, рассказывал Марии Федоровне, что его, как «выдающегося по своему необыкновенному патриотизму, чистоте побуждений и отменному пониманию русской народной жизни» человека, рекомендовал царю Александр Михайлович. «Император, – рассказывал Половцов, – имел неосторожность не только принимать и выслушивать этого невежественного проходимца, но даже поручил ему, под предлогом составления подворных описаний в местностях, страдавших от голода, объехать Россию и представить государю настоящую картину народного бедственного положения, скрываемую от государя министрами».

Откровенность и простодушие Клопова, очевидно, очаровали царя, якобы заявившего после первой встречи со статистиком: «Я первый раз чувствовал себя так хорошо с этим искренним человеком». Искреннему человеку можно доверять, тем более что он ведет себя совершенно не так, как придворные льстецы, – в пылу спора может прижать царя в угол, взять за пуговицу. Этикета Клопов не признавал, откровенно говоря с Николаем о народных нуждах, конечно же, как он их понимал. Такой человек мог понравиться самодержцу, всегда желавшему видеть около себя бескорыстных и преданных людей. Но жизнь учит, что в простоте не всегда заключена правда. Более того – «простота хуже воровства», как гласит русская пословица. И Николай II, судя по всему, оказался заворожен именно такой простотой. «Клопов принадлежал к распространенному в России типу страстных, но неуравновешенных, неспособных к систематическому труду и логическому мышлению искателей и поборников правды, – характеризовал его императрице свой человек в окружении царя. – То, что, нарушая закон для восстановления справедливости к отдельному человеку, он нарушает самый государственный строй, – об этом Клопов думать не хочет, это ему неинтересно».

«Эти советчики, – позволил себе негодовать состоявший ныне военным агентом при бурах Васи́лий Ио́сифович Роме́йко-Гу́рко, – мечтают путем личного усмотрения исправить все те людские настроения, которые закон в его формальных проявлениях ни уловить, ни тем более упразднить не в состоянии». Военный министр Куропаткин рассказывал Марии Федоровне, как Горемыкин жаловался ему на внутреннюю неурядицу, которую увеличивает и сам царь. «Этот гусь [Клопов] разъезжает с бумагой от Гессе в особых вагонах и мутит всех в Тульской губернии, заодно с Львом Толстым. Ездит с большою свитою, гласно для всех, кроме министра внутренних дел».

Мария Федоровна отложила бумаги и вызвала камер-лакея. Горячий чай сейчас будет в самый раз – и от усилившегося к ночи мороза, и от чувства полного бессилия, которое наваливалось каждый раз, когда императрица пыталась понять, как помочь своему ребенку не потерять корону, а вместе с ней и голову…

Что же произошло дальше? Раздражен, видно, был не только Горемыкин. Невозможность «выйти за круг» строго очерченных правил нервировала и Николая II, он чувствовал себя ущемленным. Секретного «единения» с представителем народа – титулярным советником Клоповым, желавшим «раскрыть глаза» царя на творящиеся в России безобразия, не получилось. Неудачная история инспекционной поездки Клопова, по словам В. И. Гурко, оставила «тяжелый осадок в душе государя». Желание проявить инициативу, конечно, при этом не ослабло, но стало выливаться уже в иные формы. Проявление «твердости характера» стало для Никки, очевидно, idee fixe, точно так же, как и стремление найти честных и бескорыстных советников, не имевших отношения к высшим правительственным или придворным сферам.

– Но, Боже милостивый! За это не убивают! – не выдержав, вскрикнула вслух Мария Фёдоровна, и, оглянувшись, добавила «Прости, Господи!», перекрестившись на «Купину Неопалимую», стоящую на краю стола. Эта икона стала спутницей императрицы после того страшного крушения, которое разделила её жизнь на «до» и «после»… [27]Тогда никто из императорской семьи не погиб и даже не пострадал, хотя погибли все лакеи, официанты и даже собака, лежавшая у ног царя. Но после этой трагедии привычная и достаточно безмятежная жизнь закончилась, и в семье Марии Фёдоровны прописалась смерть. Сначала ушёл в самом расцвете сил, не дожив и до пятидесяти – Александр III, потом от чахотки сгорел Георгий, … И вот теперь чуть не погиб Никки… Происходит что-то страшное и неуправляемое, что она, императрица и мать, понять не может…

Мария Федоровна взяла в руки очередное «донесение низов». Им оказалось письмо рано осиротевшей дочери обер-прокурора, поэтессы Зинаиды Гиппиус. Любимица литературного критика Философова, пытаясь объяснить происходившее в конце XIX – начале XX столетия, писала: «Что-то в России ломается, что-то остаётся позади, что-то, народившись, или воскреснув, стремится вперед… Куда? Это никому не известно, но, на рубеже веков, в воздухе чувствуется трагедия. О, не всеми. Но очень многими, в очень многих».

«Ну что ж, если даже такие столпы консерватизма, как К. П. Победоносцев, не видели радужных перспектив, постоянно твердя, что Россия на всех парах идет к конституции, что ж тогда ждать от «ловцов душ» – поэтов и артистов? – подумала императрица. – Как там говорил по этому поводу конфидент обер-прокурора Святейшего синода генерал Киреев: «Слаб еще, не разыгрался поток конституционных идей, но плотина, которая ему противопоставляется, еще слабее!»

«Плотина» – прошептала Мария Фёдоровная откинувшись в кресле… Перед её мысленным взором встала могучая фигура покойного мужа – Александра III, и на его фоне – более чем скромный внешний вид сына – Николая II… Да … Какая уж тут «плотина»… Но мы ещё поборемся!