Сергей Васильев - Император из стали [оптим. картинки]

Мария Федоровна сошла на перрон Николаевского вокзала с решимостью конкистадора Кортеса, прибывшего на побережье Южной Америки привести к покорности диких туземцев. Первый эскадрон её кавалергардов прибыл сюда же ещё накануне и терпеливо дожидался своего шефа на выходе из станционного здания работы архитектора Рудольфа Желязевича в составе почётного эскорта.

Чуткая женщина и опытный политик, вдовствующая императрица почувствовала, что в воздухе пахнет порохом, как только сделала первые шаги по московской земле… Внешне всё было благостно и духоподъёмно. В аккуратных шеренгах напротив друг друга, образуя коридор, стоял почетный караул Московского гарнизона великого князя Сергея Александровича и гренадёры кавказской дивизии великого князя Николая Михайловича, но именно наличие этих двух подразделений в одном месте и в одно время заставило императрицу напрячься. А когда она увидела, где расположились, как стоят, как смотрят на нее и друг на друга сами великие князья с их свитами, то Марии Фёдоровне стало вообще всё предельно ясно – её встречали две вражеские армии, готовые устроить междусобойчик прямо во время церемонии.

«Ну вот, Никки, – раздражённо подумала императрица, – это результаты твоей мягкости и уступчивости. Плюшевость императора, недостаточная твёрдость – и вот у нас уже не великие князья, не дружная семья – опора престола, а страсти Александра Дюма с мушкетёрами и гвардейцами…»

– Доброе утро, господа! – с улыбкой произнесла Мария Федоровна вслух, выслушав дежурные приветствия. – Я так боялась, что эта жуткая непогода, обрушившаяся на нас в Твери, будет сопровождать меня до Москвы. Но сегодня прелестный день, не находите?

Погода, действительно, была на загляденье – ясная, морозная, со свежим снежком, еще не успевшим покрыться слоем сажи и грязи, украсившим деревья в нарядные ослепительно-белые одежды. Зимнее яркое Солнце, венчая всё это великолепие, дотягивалось своими лучами до глаз каждого прохожего, заставляя жмуриться, и создавало потрясающую атмосферу всеобщего праздника, с которым так диссонировали напряженные, серьезные лица встречающих.

– Мы рады видеть Вас в добром здравии, – на правах хозяина города, первым начал раговор великий князь Сергей Александрович, растянув рот в церемониальной улыбке.

– Если бы понадобилось, мы были готовы нести вас через сугробы на руках, – добавил великий князь Николай Михайлович, изобразив на своем лице соответствующее торжественное выражение…

– Как мило, – наклонила голову вдовствующая императрица. – Насколько я поняла, не все разделяют вашу радость, Серж. Некоторые даже не соизволили явиться на вокзал, не так ли?

– Его императорское величество, – вздохнул губернатор, недобро зыркнув на Николая Михайловича, – к сожалению, не смогли прибыть на вокзал, в связи с чем смиренно просили передать Вам сожаление и извинения…

– Его императорское величество в настоящее время должен провести уже вторую встречу за это утро, а последняя аудиенция вчера закончилась далеко за полночь, хотя началась ещё до рассвета, – добавил, поклонившись, Николай Михайлович. – Как раз сейчас он направляется в Московский Университет, где должны собраться все, – и в воздухе повисла пауза.

– Где генерал Трепов собрал всех зачинщиков беспорядков и основных участников студенческих волнений, – продолжил за родственника Сергей Александрович. – Его императорское величество принял решение поговорить лично с теми, кто своими речами смущает умы, а своими действиями – заставляет применять силу полиции.

– Та-а-ак, – слегка протянула, собираясь с мыслями, Мария Фёдоровна, – вы точно сейчас рассказываете про моего Никки? Мне крайне трудно представить своего сына, принимающего посетителей от рассвета и до полуночи, удостаивающего аудиенции вольнодумцев и бунтовщиков…

– Тем не менее, так оно и есть, – слегка наклонил голову Сергей Александрович. – Ваше императорское величество, морозно! Приглашаю Вас к себе хотя бы чуть-чуть отдохнуть с дороги, супруга Елизавета Фёдоровна будет безмерно признательна. Там за чаем и поговорим…

Затем великий князь зыркнул на сделавшего попытку приблизиться Николая Михайловича и закончил фразу тоном, в котором лязгала сталь и слышалось шипение запального шнура: … поговорим в тесном семейном кругу…

Мария Фёдоровна понимающе улыбнулась и оглянулась на Николая Михайловича:

– Князь, Вы позволите?

Сверкнув в сторону генерал-губернатора глазами, от которых можно было прикуривать, командир Кавказских гренадеров учтиво улыбнулся.

– Конечно, матушка, как прикажете, но только с одним условием – после всех хлопот обязательно найдите время заглянуть в Кремль – Ксения Александровна и Сандро будут очень рады.

– Ксения в Москве? – приподняла удивленно бровь императрица.

– Все сейчас в Москве, государыня, – с почтительным поклоном ответил Николай Михайлович. – В момент таких эпохальных событий семья обязательно должна быть рядом с государем.

– Эпохальных событий? – опять удивилась Мария Федоровна. – Вы меня окончательно заинтриговали, господа. Едем!

– Голубчик, возьми-ка эту газету и прочитай вслух то, что процитировал мой сын, прежде чем начал извиняться перед людьми.

Князь Шервашидзе с готовностью взял со стола Санкт-Петербу́ргские ве́домости, и с выражением, старательно соблюдая знаки препинания, прочёл заметку Суворина. [30]

«Самодержавие куда лучше парламентаризма, ибо при парламентаризме управляют люди, а при самодержавии – Бог. И притом Бог невидимый, а точно ощущаемый. – Никого не видать, а всем тяжко и всякому может быть напакощено выше всякой меры и при всяком случае. Государь учится только у Бога и только с Богом советуется, но так как Бог невидим, то он советуется со всяким встречным, со своей супругой, со своей матерью, со своим желудком, со всей своей природой, и все это принимает за Божье указание. А указания министров даже выше Божиих, ибо они, заботясь о себе, заботятся о государстве и о династии. Нет ничего лучше самодержавия, ибо оно воспитывает целый улей праздных и ни для чего не нужных людей, которые находят себе дело. Эти люди из привилегированных сословий, и самая существенная часть привилегии их заключается именно в том, чтоб, ничего не имея в голове, быть головою над многими. Каждый из нас, работающих под этим режимом, не может быть неиспорченным, ибо только в редкие минуты можно быть искренним. Чувствуешь под собой сто пудов лишних против того столба воздуха, который стоит надо всяким. Нет, не будет! Все это старо»…