Сергей Васильев - Император из стали [оптим. картинки]

– И где же выход? Как найти золотую середину? – жалобно спросила Ксения, беспомощно переводя взгляд с брата на мать.

– Выход в том, чтобы вообще не обращать внимания на слова, – улыбнулся император, – только на дела. Практика – критерий истины, всё остальное – суета сует. Что касается дворян… Они у нас по умолчанию должны считаться лучшими – более умелыми, более справедливыми, более ответственными, чем остальные. Вот и надо вернуть сословию его прежнее значение, вычистив оттуда бездельников-тунеядцев и набрав действительно лучших. Таких, чтобы каждый подтвердил – да, вот это действительно образец! В конце концов, породистая собака, скажем, гончая чистых кровей, ценится не за то, что её дедушка-бабушка были заслуженными псами, а за прекрасные охотничьи качества. Так и истинный русский дворянин – это не просто порода, не завсегдатай дворянских собраний и помещичьих балов, не содержатель псарни и зачинщик шумных, хмельных псовых охот, не модный денди, убегающий от скуки за границу. Нет, истинный русский дворянин – это, перво-наперво, воин-защитник, а когда надо – мудрый посредник меж высшей государственной властью и простыми людьми, отстаивающий их интересы и перед внешним врагом, и перед чиновниками. За это крестьяне его и содержали. Так в идеале задумывалось дворянское сословие.

Мария Федоровна похолодела. Только сейчас она, наконец, поняла, что задумал её сын, что означала отставка всей свиты и что предстоит в ближайшее время.

– Никки! Скажи, что это шутка, и ты так не поступишь, – почти прошелестела вдовствующая императрица, – ты же должен знать, чем закончилась опричнина!

– К моему несчастью, матушка, я знаю не только это, – абсолютно серьезно, без какого-либо следа иронии, произнес император, не опуская глаза под настойчивым требовательным взглядом императрицы.

– Никки! – буквально взвилась Мария Фёдоровна. – Жалея тебя из-за твоего болезненного состояния, я не стала в прошлый раз выговаривать из-за твоих абсолютно неуместных шуток по поводу Королевы Виктории. Но сейчас я твердо хочу заявить…

– Князь Шервашидзе со срочным известием, – доложил мажордом, пропуская гофмейстера, вошедшего быстрым шагом в столовую и церемонно поклонившегося перед собравшимся.

Он открыл папку с золотым тиснением для докладов и прочитал срывающимся от волнения голосом:

– Срочное известие из Великобритании. Получено только что по телеграфу. «Душевное состояние королевы было потрясено военными событиями, смертью ее любимого внука принца Виктора-Христиана и недавнею кончиной статс-дамы леди Черчилль, которую королева очень любила. Никаких органических страданий у ее величества не обнаружено, но нравственная подавленность отразилась на физическом состоянии королевы и вызвала естественный упадок сил…»

– Князь, не тяните! – не выдержав, вскрикнула Мария Фёдоровна, – что с королевой?

– Королева Виктория скоропостижно скончалась сегодня, 22 января 1901 года в половине шестого вечера в Осборн-хаусе, что на на острове Уайт…

– Господин поручик! Не изволите ли штос? – Спиридович наигранно весело хлопнул Герарди по плечу. – Наш гость из главного политуправления, капитан Деникин, обещает оставить лейб-жандармерию без штанов-с!

Герарди, сидящий за столом с одинокой бутылкой Шустовского, слабо улыбнулся, покачал головой и снова уставился на янтарную жидкость в бокале.

– И вот так уже целый месяц, – подсаживаясь к другу, обратился Спиридович к Деникину, – не ест, не пьёт, не играет, за дамами, простите, не ухаживает…

– Поручик, вы разрешите? – дотронулся до соседнего стула капитан.

Герарди молча кивнул, поднял на офицеров туманные виноватые глаза.

– Борис! – требовательно и вместе с тем максимально игриво произнес Спиридович, наливая себе полный бокал, – или ты прямо сейчас рассказываешь, что с тобой происходит, или я прямо на твоих глазах напиваюсь в хлам и начинаю позорить честь мундира! Ты же не хочешь, чтобы я из-за твоей неразговорчивости, пустил под кобылий хвост свою карьеру?

– Поручик, – поддержал Спиридовича Деникин, – Александр прав. Если не нам, то кому ещё?

Герарди вздохнул, передернул плечами, как будто ему было зябко, и обхватив двумя руками бокал, медленно обвел глазами офицеров.

– Господа, вам никогда не предсказывали будущее?

– Та-а-а-к, – протянул Спиридович, – и чьё же предсказание выбило из наших рядов одного из лучших жандармов России?

– Борис! – вступил в диалог Деникин, – наше управление отвечает за боеспособность и я также настаиваю на раскрытии личности предсказателя. Негоже, чтобы из-за него в боевых порядках царили праздность и уныние.

– Император! – коротко бросил Герарди, с вызовом глядя на собеседников.

– Что «император»? – не понял Деникин.

– Мне предсказал будущее Его Императорское Величество.

За столом повисла пауза. В глазах офицеров читалось удивление, недоверие и даже какая-то жалость.

– А теперь прошу поподробнее, – заявил Спиридович, первым оправившийся от неожиданности.

Поручик встряхнул головой, будто укладывая в ней таким образом воспоминания.

– Помните Баку? Вы с генералом рванули на гору, а я побежал к императору. Застал его без сознания, попробовал привести в чувство, он даже глаза открыл, но потом опять впал в забытьё и начал бредить, вспоминать какого-то Айтона, а потом абсолютно отчётливо произнес: «Герарди… Борис Андреич Герарди… Хороший малый, жалко, что его убьют в 1918-м… Возьмут в заложники и расстреляют…»

В молчании прошло еще несколько минут.

– Вот прямо так и сказал? – недоверчиво осведомился Деникин.

– Слово в слово, – кивнул Герарди и опрокинул в себя коньяк.

– Но ты ведь сам сказал, что это был бред, – неуверенно предположил Спиридович.

– Вот я и пытаюсь целый месяц себя в этом убедить. Пока не получается…

– Это не бред, – неожиданно твёрдо произнес посерьёзневший Деникин.

– Поясните, капитан, – обратился Спиридович к Антону.

– Я не знаю, что это, поручик, но когда я представлялся его величеству, он пожал мне руку и у меня в тот миг возникло видение… Яркое, ясное… Москва заснеженная, совсем как сегодня, только вся такая серая, мрачная… Неподвижно стоящие полки на Красной площади… и громовой голос «Наше дело правое! Победа будет за нами!» И так эти слова мне в голову впечатались, что я сам их повторил прямо во время представления…

– А ты, Антон, себя видел? – осторожно поинтересовался Спиридович.

– Нет, – мотнул головой Деникин, себя я не видел, но почему-то уверен, что я тоже должен быть там – в строю…

– И что? – горячо спросил Герарди.

– И всё. Но то, что у меня был не обморок, не сон, не игра воображения – это абсолютно точно… И вот что я понял… Приближая к себе, император будто приоткрывает нам окно, показывая частичку того, что он видит сам… У меня это было как видение при прикосновении. У Герарди – в виде монолога в забытьи. А вот теперь, выслушав Бориса, мне стала понятна еще одна странность, которую я не мог себе пояснить…