Татьяна Иванова - Орнамент с черепами [СИ]

«Значит младший принц — еще не король, — подумала Эситея, сообразив, в чем именно солгал рыжий палач Дархэллу. — Мятежнику нужна поддержка степных племен, чтобы свергнуть отца. Видимо, без них мятеж будет подавлен, несмотря на магов».

— Но Эр'Солеад, — вслух сказала она, — не король. Не в его власти пропустить кочевников через Меотию.

— Он король, — с торжеством ответила Герейна, глядя на дикеофору ясными голубыми глазами без малейшего сожаления в их бездонной глубине. — Кейстен уже должен был сделать свое дело. Ваш бывший король мертв.

Эситея до боли сцепила пальцы рук, впиваясь себе в кожу ногтями, чтобы не издать ни звука. Это могло быть правдой. Леждин мог опоздать с предупреждением. Ах, Кейстен!

Короля меотийцев вожди кочевников, конечно же, не отпустят. Дальше говорить было бесполезно.

Но у дикеофоры оставался еще один, последний, но самый сильный козырь. Она медленно отстегнула от подкладки одного из карманов плаща вощеный свиток, не спеша развернула желтоватую глянцевую ткань.

— Я требую созыва всех вождей у священного камня. И я в своем праве, — тихо сказала просительница, показывая тому старейшине, кто говорил с Герейной, узелковое письмо. Тот утратил свою невозмутимость на несколько долгих секунд. Глаза заблестели, брови поползли вверх. Соседний вождь попросту выронил трубку из рук.

Узелковое письмо представляло собой толстый шнур с нанизанными нитями, сплетенными между собой в замысловатый узор. Нити черные и белые. Только одна нить пурпурная с левого края. И края обрезанного узора склеены кровью. Клятва на крови, данная дикеофоре в том, что вожди кочевников обязуются выполнить любую ее просьбу в знак благодарности за дарованную им жизнь. Узелковое письмо, врученное матери Эситеи после того, как она вылечила тех, кто так нуждался в ее помощи, что даже похитил дикеофору из Меар.

— Что это за тряпочка? — неосторожно спросила Герейна.

Вождь, понимавший меотийский язык, сверкнул глазами, услышав явное кощунство. Но сдержался. Молча встал. Вслед за ним встали и все остальные. Отказать дикеофоре в такой просьбе они не могли.

Путь к священному камню казался нескончаемым. Вилась вниз и вверх по холмам протоптанная до голой земли тропинка. Из-за шатров вслед идущим вождям и женщине в пурпурном плаще хмуро и неприветливо смотрели женщины и дети. Проклинать служительницу победившего Бога они боялись, но скрывать свою жгучую ненависть не собирались. Их отцы и мужья больше к ним не вернутся, и никто не хотел думать о том, что меотийцы всего лишь защищали собственную землю от захватчиков. Слепо ненавидеть победителей куда проще, чем признать собственную вину.

Камень, к которому привели Эситею, располагался в центре выжженной земли у столба с ярким изображением демона Азеала. Все вожди объединившихся племен, все десять человек встали широким полукругом. За ними молча сгрудились кочевники, те, кто успел узнать о происходящем и прибежать к священному камню.

— Приведите, или принесите сюда моего мужа, — твердым голосом потребовала просительница.

Астина пришлось принести на носилках, хотя он был в сознании и без видимых повреждений. Встретившись с ним взглядом, Эситея чуть было не бросилась к нему, чуть было не разрыдалась в голос. Содрала кожу себе на запястье, чтобы удержаться. Дартанай молча смотрел на жену, и в его глазах, в его плотно сжатых губах Эситея видела отражение тех чувств, которые волновали Пелея Леждина. Кочевники получили в ее лице мощное оружие воздействия на его душу. А уступить врагам он не может и не должен. И не уступит.

Местный жрец разжег огонь в выемке на камне под столбом с вырезанным и раскрашенным изображением Азеала. Эситея, резко отвернулась от Астина и бросила узелковое письмо с клятвой на крови в огонь.

— Отпустите моего мужа со мной живым и невредимым. Дайте нам коня, телегу с нарезанным тростником, чтобы мне довезти моего мужа невредимым до ближайшего постоялого двора на тракте дартанаев, — быстро и громко произнесла она затверженные наизусть слова на языке Степи. — И верните ему меч.

Плетенье догорело и рассыпалось пеплом. Она успела все сказать.

— Твои слова услышаны и будут выполнены, — бесстрастно произнес седой, очень высокий вождь, бывший главным из них.

Общий протестующий крик почти заглушил его слова. Где-то совсем рядом прозвучал тихий стон Герейны. Несколько человек ругались на меотийском, а кто-то откровенно на эсфийском. Заголосили, протестуя, степнячки. Эситея снова посмотрела в синие, потемневшие от напряжения глаза Астина, неотрывно смотревшего на нее. Он не понимал языка кочевников.

«Потерпи еще немного, мой милый».

Кочевники не могли нарушить ту клятву, которой они поклялись ее матери. Потому что, если можно нарушить эту, то значит нарушить можно любую. И как же тогда будет существовать их мир, в котором все держится на клятвах разной степени важности? Можно, конечно, попробовать отыскать лазейку в словах просьбы, но дикеофора надеялась, что предусмотрела все.

Седой вождь обернулся, с гневом оглядывая тех, кто стоял вокруг. Крики возмущения сразу затихли. Даже те двое из вождей, кто тоже неодобрительно перешептывались, замолчали и опустили глаза.

— Пленник будет отпущен во исполнение клятвы, — властно и уже на меотийском языке повторил вождь. Астин, поняв, что произошло, отвел глаза от жены. Ему как раз принесли его меч.

Уже помогая освобожденному мужу перебраться в телегу, устланную свежим тростником, Эситея заметила и лжеаптекаря и двух его помощников, и несколько знакомых ей людей Вателла, включая Колбасника, державшихся поодаль.

«Все они здесь. Но Астина я увожу».

Лошаденка бодро потрусила вперед с одного невысокого холма на другой по заезженной до голой земли дороге. Сгоревшая на солнце трава бурым ковром расстилалась до самого горизонта. Астин почему-то постоянно впадал в беспамятство и тогда начинал стонать при каждом толчке телеги. Когда приходил в себя, то не стонал. Молча лежал, стиснув зубы. Эситея осторожно поила мужа из фляги с водой, обмененной на уцелевший золотой браслет в последний момент у кого-то из кочевников, добавляя в воду укрепляющую настойку. Хорошо бы было чем-то покормить больного, но у голодных степняков еду в год засухи было не достать.

— Что с тобой? — тихо прошептала она, обнимая мужа и прижимая его голову и плечи к себе, чтобы его не так трясло на ухабах. Для этого пришлось отпустить поводья, но лошадь на ровном участке дороги везла телегу без понуканий и подстегиваний. — Я не нашла на теле серьезных повреждений.

Астин лежал, закрыв глаза, небритый, осунувшийся, замученный.

— Почему тебе так плохо?