Сергей Васильев - Стальная империя

– Простите, Владимир Ильич, но я не искушен в политических диспутах и не умею складывать слова в безупречные филологические и юридические конструкции. Воспользовавшись словосочетанием «прибавочная стоимость», хотя с метрологической точки зрения в нем совсем всё плохо, я постарался применить вашу терминологию. Если же иметь ввиду расчеты, а не риторику…

Шухов несколькими быстрыми штрихами нарисовал свою знаменитую башню, аккуратно внёс размеры конструкции.

– Мы потратили около 300 рублей на материалы, заплатили еще 200 рублей рабочим на заводе моего партнера и работодателя Александра Вениаминовича Бари. Какова прибавочная стоимость этой башни, Владимир Ильич?

– Ну, это зависит, сколько вам заплатит заказчик, – нашелся революционер.

– А от чего зависит, сколько он нам заплатит?

– Предполагаю, что от вашей способности торговаться?

– Стало быть, прибавочной стоимости в этом изделии ещё нет, хотя башня уже покинула заводскую территорию? Сейчас она девственно чиста от капиталистической эксплуатации?

Ленин замешкался, подбирая подкрепленный цифрами контраргумент. Шухов, не намереваясь останавливаться, достал еще одну бумагу – рекламу котлов его собственной конструкции.

– Вот еще один пример. Читайте: «Изготавливаем вертикальные паровые котлы Шухова». Я знаю себестоимость изделия и могу по условиям контракта устанавливать отпускную цену. Рабочие, собирающие котлы, уже получили заработную плату. Какую теперь цену я должен поставить, чтобы не стать мироедом и кровопийцей, то есть не присваивать прибавочную стоимость, а брать исключительно то, что мне полагается за интеллектуальный труд инженера-конструктора? Ваше мнение, Владимир Ильич?

– У меня такое впечатление, – Ленин говорил сухо, как ветки ломал, – что вы задаёте вопрос, зная на него ответ, а тема эксплуатации трудящихся вас вообще не интересует.

– Наоборот, – Шухов бросил карандаш на бумаги, – очень интересует. И вопросы я задаю не риторические, а практические, вопросы человека, не желающего жить в условиях социального конфликта. Меня просто, как инженера, привыкшего считать и доверять больше цифрам, чем словам, не удовлетворяют эмпирические размышления о светлом будущем. Хотелось бы увидеть его чертежи с расчётами, размерами и технологией воспроизводства.

– И меня тоже волнует вопрос эксплуатации, – поддержал Шухова Балакшин, – наши кооператоры в большинстве своем вообще не используют наемный труд, иначе конечный продукт сразу становится нерентабельным. Но эксплуатацию они чувствуют на своей шее каждый раз, когда сталкиваются с банкирами и перекупщиками. Потому и сбиваются в артели, ибо поодиночке не выжить.

– Владимир Ильич, у вашего соратника, товарища Дзержинского и его Чрезвычайной Комиссии, разговор с ростовщиками короткий, не так ли? – улыбнулся Столыпин, пытаясь сбросить возрастающий градус спора…

– Марксизм, – Ленин пропустил мимо ушей комплимент главы правительства, – указывает на единственный прогрессивный и революционный класс, способный кардинально изменить ситуацию в государстве. И этот класс – пролетариат.

– Позвольте, – уязвленный невниманием к своей персоне, Столыпин закопал «трубку мира» и выкопал томагавк. – Не Вы ли в своей фундаментальной работе с подражательством Чернышевскому «Что делать?» чёрным по белому пишете: «пролетариат не способен самостоятельно формулировать никаких требований и задач, кроме экономических». А для заявленных коренных преобразований в государстве, по вашему же мнению, пролетариату требуется костыль в виде партии профессиональных революционеров, где среди руководства никакими рабочими и не пахнет.

– И давно царские министры изучают мои работы? – насмешливо прищурил глаза лидер РСДРП.

– С первого дня моего пребывания в этой должности, – Столыпин ухмыльнулся, – и не только Ваши. И Струве с Плехановым, и Бакунина с Кропоткиным, которые, кстати, разошлись с Марксом, указав, что реализация его теории неизбежно ведёт не к коммунизму, а к государственному капитализму.

Стук в дверь оборвал беседу в самом её разгаре.

– Пётр Аркадьевич, – на пороге стоял адъютант Столыпина, – срочной аудиенции просит ротмистр Лавров…

– Простите, господа строители, – глава правительства торопливо застегнул сюртук, – надо идти. Постарайтесь за время моего отсутствия не устроить в одном отдельно взятом купе филиал Вандеи. Государь не просто так собрал нас вместе, поставив задачу – разработать устраивающую всех теорию государственного строительства. Как он сказал, «без теории нам смерть»! Вот и отнеситесь соответственно…

После ухода Столыпина беседа сама собой затихла, и только Ильич, теребя подстаканник, ещё долго переваривал услышанное, пока не взорвался от переполнявших его эмоций.

– Нет, ну каков наглец! Марксу изволит Бакуниным тыкать! Да что может вообще понимать в марксизме помещик и царский чиновник?

– Хм… – кашлянул Дзержинский, сохранявший молчание в процессе разговора.

– Феликс Эдмундович! – Ленин, поняв, что его внимательно слушают, решил апеллировать к известному революционеру, ушедшему последнее время с головой в ликвидацию беспризорности силами своих «иезуитов с красными звёздами», – надеюсь вы понимаете всю нелепость ситуации? Это же абсурд – проверять передовую и единственно правильную теорию построения общества будущего какими-то нелепыми расчётами мощности трудящихся в лошадиных силах!

– Владимир Ильич, – Дзержинский говорил так тихо, будто боялся разбудить спящего, – уверен, что Вы помните «Манифест коммунистической партии», а конкретнее – программу построения коммунизма, из десяти пунктов, приведенную в этом документе.

– Ну, конечно… близко к тексту, – осторожно обронил Ленин, не понимая, к чему клонит суровый «главный красный инквизитор».

– А я ещё в тюрьме выучил наизусть. Так вот, по порядку – первый и четвертый пункт – «экспроприация земельной собственности» и «конфискация имущества эмигрантов и мятежников» в России уже идёт, и вы это имели возможность лицезреть собственными глазами, а я – осуществлять собственными руками. За год у сельских ростовщиков и контрабандистов изъято почти 5 млн десятин пашни. Это при том, что у всех помещиков России, вместе взятых, в собственности находилось всего шесть миллионов. [45] «В начале ХХ века по всей России насчитывалось всего 570 передовых помещичьих хозяйств, имевших в распоряжении 6 млн десятин земли.» (Милов, Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса).