Дмитрий Дашко - Реализация [СИ]

С револьверами наготове мы ринулись на штурм обители.

И почти сразу в доме раздался оглушительный разбойничий свист.

– Атас, пацаны! Легавые!

Послышались взбудораженные голоса, звуки сдвигаемой мебели.

– Никак баррикады ставят? – хмыкнул Юхтин.

Леонов пальнул для острастки в воздух:

– Сдавайтесь, сволочи! Вы окружены.

– За мной, Пантелей!

Я вышиб запертую изнутри дверь плечом, почти сразу оказался в сенях. Под ногами противно заскрипели подгнившие половицы – того и гляди, не выдержат.

Тут было пусто, я кинулся к следующих дверям, покрытым какой-то копотью и засаленным ЧЕМ?. Позади с шумом задышал Леонов.

Он сослепу ткнулся в полку, приделанную к стене, загремели и посыпались какие-то чугунки, банки.

– Ах ты, собака!

Не оглядываясь на Пантелея (большой мальчик, сам разберётся), дёрнул ручку на себя, вырвав с той стороны дверной крючок с «мясом».

– Ух, блин!

Притолока оказалась низкой, пришлось склонить голову. И почти сразу возле меня промелькнуло что-то тёмное и тяжёлое. Я не сразу сообразил, что это была злополучная гирька на ремешке.

Бил белобрысый парнишка с мутным взором, еле державшийся на ногах. Должно быть только по этой причине он промахнулся и не размозжил мне голову.

Что же, игра пошла по вполне взрослым правилам. Я двинул белобрысого ногой, он кубарем улетел куда-то вперёд от меня.

Ещё парочка совершенно чумазых недорослей, которых в полутьме смело можно было принять за представителей той самой нечистой силы, что боялись обыватели Выселок, разом накинулись на меня с двух сторон, зажимая в клещи.

Их не пугал револьвер в моих руках.

По странному взгляду (как не от мира сего) я понял, что парни обдолбаны марафетом по самое не хочу. И моя пушка не кажется им серьёзным аргументом.

Засверкали финские ножи.

– Стой! – крикнул я, скорее для успокоения совести. – Стой!

И, видя, что наркоманы не намерены слушаться, дважды нажал на спусковой крючок. Особо не целясь, лишь бы попасть. Хотя на такой дистанции промахнуться сложно.

Обдолбыши свалились на пол так же синхронно, как и напали. Комната сразу наполнилась едким запахом горелого пороха.

– Дяденька. Не убивай, дяденька! – из-за печки выглянуло чьё-то насмерть перепуганное лицо.

Я присмотрелся – судя по распущенным длинным волосам, это была девушка.

И почти сразу в поле внимания попал направленный ей в висок револьвер.

– Только дёрнись, сука легавая. Башку девке отстрелю! – предупредил невидимый голос.

– Мамай? – предположил я.

– Тебе какая разница? – Собеседник вместе с заложницей вышел из укрытия. – Допустим, Мамай. А ты кто такой будешь?

Он оказался ладно скроенным брюнетом с довольно породистой физиономией – всё-таки белая кость, голубая кровь.

– Начальник милиции Быстров.

– Ну, будем знакомы, Быстров. Век бы тебя не видел…

За его спиной стояло ещё четверо крепких ребят.

– Шпалер брось. Неужто пристрелишь девчонку? – сказал я. – Это ведь не так просто…

Он презрительно хмыкнул.

– Да ладно! Эту шалаву? Будь спок, дядя: шлёпну, и глазом не моргну. Ты лучше сам шпалер на пол бросай – если не хочешь потом её мозги соскребать.

– Ну ты и ушлёпок, – покачал головой я.

– Не тебе меня судить, легавый. Отпусти нас, дай уйти и больше никто не пострадает.

– Из-за тебя уже пострадали. Поезд сошёл с рельсов, погибли девять человек.

– Туда им и дорога, – зло бросил он.

– То есть ты признаёшь, что эта диверсия – твоих рук дело? – уставился я на него.

– А ты что – надписи на шпалах не видел? Конечно, моих, – с гордостью заявил Мамай. – Убедились, что ЦКШ – это сила? А, если ты нас не отпустишь, скоро будет и десятый труп. Давай, мусор, решайся!

Ситуация складывалась откровенно патовая. Выпускать этих гопников на улицу – себе дороже. Где я их потом разыщу? Мамай уже успел войти во вкус крови, таких бед наворотит, что крушение состава покажется цветочками…

Но и девку, какой бы она шалавой ни была, тоже жалко. Моральное разложение – моральным разложением, однако человеком-то она осталась, пусть и непутёвым.

Выбора нет.

Я – ни хрена не снайпер, в глаз белки со ста шагов не попадаю. Однако бывают такие обстоятельства, в которых – хочешь или не хочешь, всё равно придётся стать «ворошиловским стрелком».

– Твоя взяла, – покорно объявил я и тут же вскинул руку и выстрелил Мамаю в лоб.

Всё это произошло так быстро, что главарь этой шайки даже среагировать не успел. Его, мёртвого, откинуло на спину, револьвер вывалился из рук и покатился по полу.

Девушка пронзительно завизжала, от её визга закладывало уши.

– Всё позади, успокойся, – сказал я, поморщившись. – Мамай на том свете и больше тебе ничего не сделает.

Честно говоря, я ожидал любого исхода событий, в том числе и то, что она накинется на меня – бывали в моём богатом прошлом и такие вещи, когда вместо слов благодарности мне исцарапали лицо.

Однако это явно не тот случай. Истерика у заложницы закончилась столь же стремительно, как и началась.

Четвёрка гопников попробовала дёрнуться, но я угрожающе повёл стволом «нагана».

– Не советую!

– Слушай, милиционер, чего тебе от нас надо? – проскулил один из них – жёлтый на лицо и худощавый. – Поезд – это не наша затея. И даже не Мамая.

Он бросил затравленный взгляд на труп бывшего главаря.

– Так-так, а чей же? – заинтересовался я.

Мой револьвер по-прежнему, был направлен в их сторону.

– Нам заплатили, причём хорошо.

– Кто?

– Мужик какой-то.

– Имя его знаешь?

– Нет. Он нам не представлялся. Мамай его хорошо знал в прошлом. Вроде как приятель его папашки, бывшего жандарма. Может, и сам в прошлом жандарм. Он деньги дал и надоумил, как можно поезд под откос пустить.

– И вы на это пошли…

– Мамай сказал, что будет весело.

– Надписи на шпалах тоже тот мужик сказал сделать?

– Это уже сам Мамай велел. Мужик ему ничего такого не говорил. Он вроде вообще хотел, чтобы всё по секрету было. Мы поначалу так и хотели, а потом Мамай сказал, что надо о себе заявить как положено, и велел шпалы подписать. Дескать, пусть знают наших и боятся.

– Ну вы и придурки! – ругнулся Леонов.

– Не спеши, Пантелей. Этого они ещё в суде наслушаются: от родственников тех, кто в том поезде погиб, – сказал я.

– Суд… Какой суд? – испугался жёлтый.

– Наш, советский. Ты что думал – тебя по головке за диверсию погладят? У вас есть только одна возможность облегчить свою участь – рассказать, всё как было.

– А мы молчать не собираемся. Мамаю уже всё равно, а никому из нас за решёткой гнить не хочется, – грустно произнёс жёлтый. – Только я вроде всё, что знаю, рассказал.

– Мужика, который вам платил, описать можешь?