Алексей Борисов - Алтарь Святовита

Три тюка, по два с половиной аршина длиной, содержали фабричные ковры. В сопроводительной записке – которую разобрала только Нюра – сообщалось, что одно из предоставленных изделий можно продать, так сказать, на предмет исследования рынка, а два ― оставить себе. Подарочные экземпляры тут же вывесили на всеобщее обозрение, воспользовавшись воротами Захара. Ненадолго, всего на час. Но за это время каждый самолвинец успел потрогать и восхититься тонкостью работы. И надо было такому случиться, что в этот момент, когда ковры уже решили снимать, в деревню приехал псковский купец.

Игорь Васильевич был похож на Сократа не только соломенной шляпой по греческому образцу, сдвинутой на затылок. Выступающие надбровные дуги лба украшали жгуче-черные брови с редкой проседью. Дельфиний лоб с крестообразным шрамом и пронзительно-синие глаза, смотревшие на все происходящее с некоторой отрешенностью. Казалось, что у купца на все случаи жизни есть ответ, и ничем новым его не удивить. Курчавая, пятивершковая борода загибалась совочком и сочеталась со слегка вздернутым картошкой носом. Одет он был с некой небрежностью. Овчинная безрукавка, доходившая владельцу до колена, была истерта, но еще сохраняла свой товарный вид. Из-под нее просматривалась сероватого цвета рубаха, имеющая на локтях заплаты из кожи. С незатейливым рисунком, вышитым красной нитью по воротнику, было не разобраться из-за закрывающей орнамент бороды. В общем, если встречать по одежке, то можно было сказать, что Игорь Васильевич типичный бедствующий представитель торгового сословия, не вызывающий пристального интереса; кабы не одна деталь одежды. На портки Игоря Васильевича, как говорится, без слез лучше было не смотреть. Любой генерал умер бы от стыда, видя кривовато вшитые лампасы из красной ткани по бокам. Но именно эта деталь сообщала, что их носитель способен на некую индивидуальность, а следовательно, и на нестандартные решения. Впрочем, присутствовало и еще кое-что, создающее ореол загадки в самом человеке, то, что никак не увязывалось с той системой координат, в которой находился купец. Весь непрезентабельный вешний вид портила телега. И не просто средство передвижения о четырех колесах, а идеально симметричное, выверенное и сбалансированное. Заботливо выструганные, раскрашенные цветными красками доски и отшлифованные поперечные жердочки с дополнительными обвесами по бокам, смазанные дегтем оси и аккуратно, под веревку, уложенное сено, не сочеталось с общей картиной полнейшей анархии в одежде владельца. Словно предприниматель и телега были каждый по отдельности.

– Мир вам, добрые люди, ― сказал купец, слезая с повозки.

– И тебе доброго здоровья, ― поприветствовал Захар, ― откель будешь, горемычный?

– А я не горемычный, ― снимая соломенную шляпу и взлохмачивая придавленные волосы. ― С Пскова я. Игорь Васильевич меня звать. Подскажи, добрый человек, городок Самолву я ищу, далеко ли еще?

– А чего ее искать? Вот она, перед тобой. Ты кем будешь?

– Купец, ― важно сказал Игорь, стряхивая пожухшую траву, прилипшую к безрукавке. ― Ты на одежку не смотри. Времена такие ныне, что лучше ободранным в дерюге ходить, чем в красной рубахе в земельке сырой лежать. Меня княжна ваша позвала, а я что-то хором княжьих не разгляжу.

– Ты давай не остри, – возмутился Захар. – Хором он не разглядел. Не хоромы у княжны, а замок целый. Слыхал про такое?

– Приходилось. И в замках я бывал, и в церквах белокаменных, и возле соборов мрачных, что схизматики строят, проходил… ― гость немного запнулся, поглазел на ковры округленными глазами и еле слышно выдавил: – А такой красоты встречать не приходилось.

– То-то, а вот и княжна наша. Падай в ноги, кому сказал.

Сам Захар в ноги не упал (как-никак староста, или как называл его князь ― бургомистр), только поклонился низко, а вот купец в поклоне перещеголял. Широкополая шляпа, восседавшая до этого на затылке, в мгновенье оказалась в левой руке, а пальцы правой достали до земли.

– За игрушками приехал? ― Не давая опомниться купцу, с ходу спросила Нюра, потрепав по шее свою лошадь.

– Да, княжна, как и договаривались, ― не поднимая головы, пробормотал псковчанин, ― серебра немного привез и муки пять мешков.

– Захар Захарыч, выдайте купцу подготовленный товар, да муку не забудьте перевесить. Но! Пошла! ― Нюра стукнула пятками в бока лошадку, проскочив мимо телеги, помчалась в сторону леса, где ее уже поджидал Гюнтер.

После обмена Игорь Васильевич вытащил из-под накиданного на телегу сена толстенькое полено, крутанул за верхушку, где торчал сучок, и предложил старосте отметить сделку двухгодичным медом. Захар при этом заметил, что под сеном лежали еще несколько хитрых тайников, замаскированных под дрова.

– И много у тебя таких «деревьев» в телеге растет? ― Староста втихаря выставил стеклянные, принадлежащие Нюре с Гюнтером, стаканчики, подставляя их под тягучую струю почти прозрачного перебродившего меда на можжевеловых ягодах.

– А ты сам посмотри.

– Да вроде неудобно как-то. Вот, если одним глазком.

Захар отгорнул сено, взял первый попавшийся чурбан, как оказалось, самый пузатенький, и стал крутить его за оба конца.

– Не все большое имеет ценность. ― Васильевич подмигнул старосте, взял соседнее с коротким кругляком полено [5] Дровяная плашка, кусок дров такой длины, как они идут в печь, обычно 10–12 вершков, колотые кругляки. Из долготья три чурбана, из чурбана по четыре полена. , положив назад опорожненный тайник и крутанув за верхушку, открыл новый сосуд.

– Хитро, ― уважительно высказался Захарыч.

– А то. Бывал я как-то в западных землях, не один, с приятелями своими. Шли мы на трех телегах, темнеть стало, кругом ― ни души, вот и решили привал сделать. Лошадок распрягли, напоили да заночевали в лесочке у родничка, а утром, как полагается, костер заново развели. На одном хворосте каши не сваришь, сам знаешь, да как назло сушняка в округе днем с огнем не сыскать. ― Игорь Васильевич глотнул меда и продолжил рассказ: ― Пошли мои приятели дерево сухое рубить, а как срубили, откуда неи возьмись рыцарь поганый объявился, да не один, со слугами. В сторонке он стоял, ждал, покуда березку облезлую свалят.

– И что дальше было?

– Лучше не спрашивай, ― купец потрогал шрам на лбу [6] Согласно Ливонской Правде, за возок дров для топки, уведенный у владельца леса, налагался штраф в три марки серебра. В данном случае феодал учинил явное самоуправство. , ― я с тех пор, как в ту сторону еду, дровишки с собой завсегда беру. А потом, сынишка свистульку делал, я и сообразил, как приятное с полезным совместить.

– Кого чужого поймаю, ― правая рука Захара сжалась в кулак, ― кто деревья рубит, кнутом выпорю. Не знал я, что такие порядки у них заведены.