Лада Кутузова - Темногорье

Путники попробовали разговорить Огородника.

— А вы тоже искали радугу? — спросил Приш.

— А чего ее искать? — удивился Огородник. — После дождя на небе завсегда бывает.

— Ну вы же дали стекла, — начал Приш, но Глеб толкнул его ногой.

Приш намек уловил и замолчал.

— А дальше по дороге что? — поинтересовался поэт.

Огородник задумался. По его лицу пробежала тень, он нахмурился, ушел в себя.

— Извините, вы нас слышите? — вмешалась Мёнгере.

Тот очнулся. Посмотрел на них, затем на остатки еды, точно вспоминая, что произошло.

— А-а, дальше-то, — наконец ответил он, — да ничего особенного: сущий пустяк и безделица.

И захихикал, мерзко-мерзко. Так, что расспрашивать расхотелось.

Вечером Приш долго ворочался: к хозяину дома доверия не было. Еще набросится с ножом, чтобы раздобыть свежего мяса. Или просто задушит. Приш собирался бдеть всю ночь. Но Огородник так раскатисто храпел, что Приш понял: ничего плохого хозяин не задумывает. А что с чудинкой, так от одиночества, любой заговариваться начнет. И вскоре Приш тоже вырубился.

Ему снилась огромная лента, состоящая из бредущих по дороге людей. Тысячи, миллионы людей. В пыли можно было разглядеть лишь их силуэты: большие и маленькие, толстые и худые. Ни одного звука: ни плача, ни смеха. Полная тишина. И безнадежность. Такая тоскливая, что Приш пробудился в дурном настроении.

Открыл глаза и едва не заорал: прямо над ним склонился Огородник. Тот широко улыбался и бормотал: "Мясцо, вкусное, много мясца". Приш едва удержался, чтобы не вскочить и не броситься наутек. Дрожащим голосом он ответил:

— Огородник, это я — Приш.

Тот возразил:

— Мясцо.

В его руке Приш разглядел нож. Во рту стало сухо. Сердце стукнуло в последний раз и замерло.

Хоть бы Глеб проснулся! А вдруг?.. Мысль оборвалась, не успев прозвучать.

— Я ваш гость, — произнес Приш. — Вы нас угощали овощами, а мы вам дали банки с тушенкой.

Взгляд хозяина немного прояснился.

— Да, — согласился он. — Поделились. Хорошие гости. Не мясцо.

Огородник зевнул и отправился в постель. Всю оставшуюся ночь Приш следил за ним, но больше ничего не произошло.

На завтрак хозяин сварил кашу из запасов путников. К ней он остался равнодушен, а то Приш опасался, что снова придется делиться. Он не был жадным, просто, когда не знаешь, сможешь ли пополнить запасы съестного, становишься экономным. Огородник припас подарки — по одному для каждого. Это были венки из высохших ржи и васильков. Хозяин торжественно надел их на путников.

— Не снимайте, — улыбнулся он. — Они очень красивые. Это вам не пустяк какой-нибудь!

Солома кололась, из-за нее чесалась голова. Но Приш решил вытерпеть. Всё равно немного осталось. Они на скорую руку перекусили и тронулись в путь. Приш сразу же стянул венок, но выбрасывать почему-то не стал, запихнул в мешок. Вскоре их догнал Хухэ и возглавил компанию. От полей поднимался пар, и всё казалось сказочным. Даже рассказ Приша о ночном происшествии настроение не испортил. А через час туман рассеялся, и путники обнаружили, что дорогу пересекает огромное нечто.

Мир будто обрубили. Вот поле, узкая тропка через него, небо, солнце, а вот — серое бесформенное облако. Раскинуло свои щупальца во все стороны. И за ним ничего. Ни сверху, ни снизу. Расползлось во весь горизонт.

— Нам сюда?! — Приш спросил и устыдился: слишком уж глупо прозвучало. И трусливо.

Все посмотрели на Хухэ: фенек жался к ногам, не решаясь идти дальше.

— От него толку мало, говорить не умеет, — Глеб махнул рукой. — Может, стекла попробуем? Заодно проверим, что нам подсунул Огородник.

Они достали осколки и приложили к глазам. Ни на севере, ни на западе и востоке небо не окрасилось разноцветными полосками, лишь прямо перед ними промелькнула яркая вспышка.

— Черт! — выругался Глеб. — Значит, нам точно туда. Зато стекла настоящие. Хоть что-то хорошее.

Мёнгере потрогала воздух перед собой.

— Странно. Словно там пустота, которая сожрала всё остальное.

— Точно! — Приша осенило: — Старик же и говорил про пустяк, — он пояснил остальным: — Пустяк — пустота. Игра слов такая.

— Это сотворил старый бог, — добавила Мёнгере. — Когда пытался уничтожить своих детей.

Приш и Глеб обменялись непонимающими взглядами. Эту легенду они не слышали.

Мёнгере никак не решалась:

— Наверное, в другой раз.

— Нет, расскажи сейчас, — попросил Приш.

Ему хотелось отсрочить поход в серое нечто, пусть даже на несколько минут. Да и "потом" может не наступить. И девушка начала повествование:

Время долго правило вселенной. Наконец ему стало скучно. И сотворило оно небо и светила на нем. Когда воцарились на небосводе Луна и Солнце, на земле появился свет. Стали расти цветы и деревья, плодиться рыбы и звери, ведь свет — это жизнь. А еще зародились люди. Начали строить жилища, возводить храмы и дворцы. И не понравилось это Времени. Ведь каждый человек проживал одну жизнь, а творенья его рук — многие. Веками служили они людям, а потом долго существовала память о чудесах света. Люди словно бросили вызов самому времени.

Сначала бог пытался стереть их с лица земли. Обрушивал с небес огненные камни, тряс землю, насылал мор. Но вновь и вновь жалкие смертные возрождались и отстраивали дома и священные здания, создавали скульптуры, писали картины. И тогда разозлилось Время и надумало уничтожить весь мир, стереть, точно неудавшийся набросок.

И породило Время огромную змею, Уроборос. Раз — и проглотила змея Солнце, два — проглотила Луну. Наступили на земле ночь и холод, стало гибнуть всё живое. А змея не успокаивалась, пожрала небо и звезды, к людям подбиралась. Только Солнцу и Луне гибнуть совсем не хотелось. Стали они разгораться в животе змеи, да так сильно, что кожа чудовища не выдержала и лопнула. Снова засияли на небе звезды, а Луна и Солнце заняли свои места.

А на том месте, где полз Уроборос, возникла пустота, и не было в ней никого живого и мертвого. А что Время? Да ничего, успокоилось. Знает, что и у долговечных пирамид есть отпущенный век. И когда-нибудь Время поглотит и их.

— Мда… — протянул Глеб, — обнадеживающая история. Интересно, мы-то сами не исчезнем, если войдем внутрь?

Приш не знал, Мёнгере тоже. И похоже, других вариантов нет.

— Хухэ, не ходи с нами, — обратилась к фенеку Мёнгере. — Это не твой поход. Тебе вообще надо было остаться в пустыне.

Лисичка возмущенно тявкнула.

— А может, — протянул Приш и устыдился: голос сорвался на писк: — Может, и мы не пойдем? Мы же не обязаны.

Наступило молчание, все обдумывали его слова.

— Хрень какая! — Поэт бросил рюкзак и сел на траву. — Ведь на самом деле можно.