Лада Кутузова - Темногорье

— Свет. И ничего, кроме света.

Кто же все-таки та женщина, которая гладила ее?

— Не думай о ней, — голос обеспокоен, — она этого недостойна.

И всё же… Слово уплывало, словно рыба в мутной воде. Ее учили охотиться с гарпуном, стоя подолгу в реке. Странная подготовка к трону. И ощущение, что она промахнулась.

— Мир ждет тебя! Что ты прицепилась к этому обрывку? — голос взревел. В нем слышалось голодное нетерпение.

Женщина гладила девочку по волосам и прижимала к себе, пользуясь возможностью. Лица жриц всегда были скрыты платками, такой же Мёнгере носит, чтобы спрятать шрамы. И она не знает, как выглядела ее мать.

Мама! Та жрица была ее матерью. Конечно! Мёнгере плачет, слезы оставляют жгучие дорожки на лице, и шрамы полыхают. Но Мёнгере не замечает этого: она счастлива. Ей удалось воскресить прикосновение мамы. Та перестала быть бесплотной тенью.

— Она тебя предала, променяла на другую дочь, — голос разочарован. — А ты ее простила. Ты слабая. Тебе никогда не стать несущей свет.

Мёнгере согласна: да, ей не стать. Она хочет просто быть счастливой. И чтобы исчезли рубцы с ее лица. Странное желание для бывшей правительницы. Но ей этого вполне достаточно. И золото вокруг плавится и оплывает.

— Думал, что от меня осталась лишь оболочка, — делился Глеб. — Ухватиться было не за что. Даже слова пропали.

Приш кивнул: знакомо.

— И пустота внутри, точно таксидермист набил воздухом, — продолжал поэт.

Хухэ тявкнул, соглашаясь — фенек всё же последовал за ними. Глеб опустился на колени и осторожно погладил Хухэ.

— Тебе тоже досталось?

Тот притих, дав дотронуться до себя. Лишь Мёнгере безмолвствовала: не пожелала рассказать.

Когда вышли из пустоты, у Глеба точно огромная тяжесть с сердца свалилась: думал, что никогда не вспомнит своих стихов. Да, разучился сочинять, но забыть написанные — еще хуже. Но вот последнюю строфу он так и не восстановил. Словно она послужила ему пропуском из пустоты. Но надо попробовать. Глеб мысленно вернулся в день переводного экзамена.

…Лис вылетел из аудитории довольный.

— Пять! — эмоции его переполняли.

Его сразу же обступили:

— Рассказывай, как прошло.

По словам друга, ничего сложного не было. Стило особо не прикапывалась, даже нашла, что недурственно. Вогон Джельц — прозвище уже приклеилось к председателю — проворчал насчет большого количества соединительного союза "и", но зато похвалил рифму.

— А Аврора? — спросил Глеб.

— Ничего, — растерялся Лис. — Промолчала.

Странно. На нее не похоже.

Наступила очередь Глеба. Он вошел в кабинет и представился: Черный Поэт. Стило тут же фыркнула: видимо, псевдоним показался ей неудачным. Вогон Джельц кивнул:

— Начинайте, молодой человек.

Глеб покосился на Аврору: она не поднимала глаз, будто увидела на столе что-то ужасно интересное. Ему захотелось заорать, стукнуть по стене, чтобы с нее слетела эта показушная безмятежность. Черт, она же тоже поэт! Что им до правил, установленных другими людьми?!

Глеб не воспарил, взметнулся к потолку, чувства бурлили. Он не читал стихи, бил ими, точно кнутом. А Аврора всё так же сидела с равнодушной маской на лице. И заключительный аккорд:

Глеб не спустился, рухнул на пол, обессиленный. После такого выплеска хотелось одного: сбежать ото всех. Но надо выслушать вердикт комиссии. Первой начала Стило:

— Хм, средненько. Из положительного: много экспрессии, чувств. Вот это удачно: "Мёртвое сердце. Осколки. В хлам клетку грудную режут". Борьба человека со своими страстями. Но мне кажется, Черный Поэт, это не самое удачное ваше стихотворение. Вы можете лучше.

— Это убого, — перебил ее Вогон Джельц, — я вот тут набросал, — и председатель раскрыл тетрадь, она была исписана мелким убористым почерком: — "Резко, на бреющем — в неба храм!" — метафора крайне непонятная и неудачная. Первые четыре строки — четырехстопный ямб с дактилической клаузулой. Следующие четыре строки — полное отсутствие строфы.

Глебу показалось, что Вогон Джельц бредит Какой еще ямб? Он о чём? А тот распалялся больше:

— Строфика, молодой человек, — раздел стиховедения, изучающий формы объединения стихов в композиционно законченное целое; учение об упорядоченном сочетании закономерно повторяющихся в тексте стихотворных строк. Почему вы ею пренебрегаете?!

Председатель причмокивал губами, словно большая рыба. Глеб с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Наверное, это нервное.

— Что за заигрывание с ангелами и демонами?! Недостойно привлекать к себе внимание за счет божественного! Это дешевый способ, молодой человек.

Глебу казалось, что его раскатали асфальтоукладчиком, а Вогон Джельц окончательно вышел из себя:

— А ваш полет?! Кто вас учил взмывать под потолок? Многое себе позволяете! Даже мы, люди с богатым литературным опытом, не разрешаем себе подобного. Так что незачет! Без права пересдачи!

Глеб растерялся: незачет? Ему?! Этот Вогон Джельц сошел с ума? И почему молчит Аврора? Она, что, оглохла? Но заговорила Стило:

— Думаю, без права пересдачи — слишком сурово. Понятно, что у молодого человека что-то произошло. Первая любовь, безответные чувства. И он не смог контролировать себя. Правда? — она обратилась к Глебу.

Тот замешкался на секунду, но сообразил, что Стило дает шанс.

— Да, — голос охрип от переживаний.

Вогон Джельц посмотрел на Глеба поверх очков.

— Это не оправдывает, — проворчал он. — Вы должны думать, в первую очередь, о красоте стиха. А не ставить чувства во главу угла.

— Это пройдет, — вновь заступилась Стило. — Надо дать мальчику еще одну возможность показать себя.

А Аврора молчала.

Он не помнил, как вышел, куда направился. Очнулся лишь на улице, когда Лис схватил его за плечи и основательно потряс.

— Поэт, что случилось-то?

Глеб замотал головой: он был не в состоянии говорить. Казалось, что великая тяжесть гнет плечи, не дает дышать.

— Не сдал, — выдавил он из себя.

— Как это?! — не понял Лис. — А пересдать можно?

— Угу.

У Лиса отлегло:

— Тогда ладно. Пойдешь с другими. Вас человек пять набралось.

Глеб отмахнулся: легко говорить. Это не с Лисом произошло, а Глеб растоптан. И не решением комиссии, а Авророй. Она осталась безучастной. Подписала отчет и не проронила ни слова.

— А Аврора что? — осторожно поинтересовался Лис, будто прочел мысли друга.

Лицо Глеба перекосилось, точно от зубной боли.

— А-а, — протянул Лис, — ясно.

Он помолчал, затем добавил:

— Ребята сказали, она в столицу перебирается. В литературный институт. А еще говорят, что замуж выходит. За какого-то книгоиздателя. Так что наплюй.