Александр Алексеев - Пилюля

– Изотов, что там по Афанасьевой? Медали оформил?

– Так точно, представления на рассмотрении, – чётко отвечает старлей с укоризной глядя на тупорылого меня, – А в архиве 43-й армии нашёл представление к медали "За отвагу" Афанасьевой Анны Ивановны. Но, не двадцать пятого, а двадцать третьего года рождения.

– Это она специально возраст прибавила, чтобы на фронт взяли, – говорю, и замолкаю под укоризненными взглядами присутствующих.

Сталин говорит:

– Оформляй всё, не тяни. (смотрит в её личное дело). К дню рождения вручу лично перед составом госпиталя. Записал? Дело по ней в МГБ закрыли. Даже типа извинились (с-суки) И это… Научи Жарова язык за зубами держать пока не спросят… А то я не всегда такой добрый. Ну, всё свободны.

Позвонил из приёмной Гранаткину. Попросил ещё раз посмотреть заявки команд классов "А" и "Б", первенств Москвы и Московской области, а также их молодёжные команды. Пообещал рассказать что-то интересное. Валентин Александрович дал добро поработать с документами в обеденный перерыв.

Еду в Спорткомитет Московской области. Купил плитку грузинского чая и пакетик сухого чабреца. Самое то для ароматной заварки. Захожу. Здороваемся.

– Ну, выкладывай, что у тебя?

– В марте будет чемпионат мира по хоккею. Мы в нём – не участвуем. Нет сборной, и всё такое. Предлагаю Вам, Валентин Александрович поставить вопрос о создании сборной СССР по хоккею с шайбой и по хоккею с мячом на перспективу. Вместе с опытными игроками включить перспективную молодёжь. Если через год на чемпионате мира возьмём медаль, то на Зимнюю Олимпиаду 1952 года легче будет через руководство заявку пробить. А то маринуемся как рыба в собственном соку. Так и не поедем никуда требуя от спортсменов только победу. Нужно с чего-то начинать. Вот и начните. Будете одним из отцов нашей сборной…

Гранаткин молча сидел ещё пару минут, а я пил ароматный чай с баранками.

– Ну, скажи, Юра. Вот, откуда ты взялся? – чиновник встаёт и начинает что-то листать в блокноте.

– Не поверите. Я здесь, чтобы вывести наш спорт на мировые вершины, мы всех сделаем, – улыбаюсь и ломаю баранку в руке.

– Иди. Документы у секретаря. Не выносить. (посмотрев на часы). У тебя сорок минут.

Гранаткин снимает трубку, крутит диск:

– Здравствуйте, Аркадий Николаевич. Насчёт заседания на следующей неделе. У меня к Вам интересное предложение…

Пришёл в госпиталь. Записался, получил пижаму и тапки. Захожу в палату. Представляюсь. Здороваемся. Из шести коек пять – заняты. Располагаюсь на свободной. В палате идут неспешные разговоры про то, про это. Вот немолодой усатый старшина Евграф Денисович специально для меня (судя по кислым лицам соседей) начинает свой рассказ:

– Мне тута надысь так хвоста накрутили… ПрОтокол написали. Сходил в кино называется. – крутя головой по сторонам говорит усач, ища несогласных в палате. В тишине перемежаемой поскрипыванием кроватей продолжает:

– Отоспался с ночной значится и в пивную. А там Абрамян с Попандопуло. ( Как тесен мир ). Выпил с ними кружку ерша. Они и говорят, а пошли в кино. Там про лётчиков показывают. А пошли, говорю. – чешет лоб Денисыч, и неспешно продолжает:

– Взял с собой поллитры на вечер. Думаю, посижу потом с ребятами. А они как девок увидали, так и ускакали от меня. Ну, думаю, до свидания. Моё вам с кисточкой. Купил два пирожка, встал в уголок и к началу кина пузырь то и приговорил… Тута и фильма началась. Я в первом ряде. Чтобы никто, значится, не вертел головой впереди. Все смеются, а мне не весело. Войну вспомнил. Я столько девок за войну схоронил. Какие целые, а от кого в брезенте – пепел с костями. "Ночные бомбардировщики" как и в этом кино. У нас ведь как было. Маты, грязь, смерть. В землянке к утру так набздят – хоть топор вешай. А эти с экрана песенки поют. Чистенькие такие. Да у нас за ночь столько вылетов было, что к утру все чумазые как черти. Я встал и сказал всем, что не так было. Врёт фильма. А на меня зашикали. Обидные слова сказали. Ну, я тому кто вывести меня хотел и съездил в ухо. А тот мне. Я упал. Руку вот поломал. (поднимает левую загипсованную). А потом в учебниках детям напишут, что всё как в кино было. Нет правды в жизни. – махнул здоровой рукой дебошир и улёгся на койку.

Заходит медсестра и объявляет:

– Тихий час. Потом на процедуры по графику.

Лежу. Перечитываю список нужных футболистов. Кого-то, вспомнив чей-то неадекват или другие пороки, – вычёркиваю. Кого-то из своих ленинградских знакомых добавляю, хоть их ещё и нет в заявках команд высших классов. Также добавляю играющих на первенство Москвы и области из нового списка. Получилась толпа на две или три волны по сезонам. Многие ещё слишком юны и восемнадцати нет – пусть поварятся в дубле год-два. До конца этого года предложу Маслову пригласить в команду следующих: вратари: Яшин из динамовского дубля, Денисенко из краснодарского "Динамо"; защитники: Байков из владимирского "Динамо", Кузнецов из МВО; полузащитники: Маслёнкин с завода "Красный пролетарий", Войнов с завода имени Калинина; нападающие: Коман из дубля киевского Динамо, Васильев из ленинградского ГОМЗ имени ОГПУ (будущий ЛОМО). Если нас с Колобком добавить, то почти состав на матч набирается.

Вечером Колобок с Анечкой пришли. Вышел к ним, стоим у входа в госпиталь, новости рассказываем. У Пилюли пол-лица под платком спрятано. Осторожно сдвигаю платок. На светло-коричном фоне вокруг глаза размешаны бордовые и фиолетовые оттенки завихрениями переходящие из одного в другой цвет. Распухшая нижняя губа немного вывернута вперёд и хранит на себе останки зелёнки. Покачав головой, говорю:

– Какая же ты у меня красавица. Ничего тебя не может испортить.

– А тебя-то когда Изотов привёз, ты на водяного был похож с зелёно-фиолетовым оттенком. – вставляет Васечка.

Улыбаемся, а Аня спрашивает:

– На работе что сказать? Упала?

– Скажи что поскользнулась и ударилась о поребрик, – советую я.

– Поребрик? Это что за зверь такой? – задаёт вопрос самый любопытный неленинградец.

– Ну, это как бордюр у дороги, только повыше, – отвечаю, и перескакиваю с темы разделявшей когда-то спорщиков на москвичей и питерцев, – Аня, а как у тебя дома, мама, брат, сёстры?

– Переживали сначала, потом успокоились. Сёстры пошли на литературный кружок. К Боре Слуцкому в соседний дом. Они там стихи поэтов Серебряного века читают. Обсуждают пути борьбы за идеалы революции. Умные все, начитанные…

Что-то ёкнуло у меня в груди. Чуйка чего-то плохого.

Десятку могут дать или что похуже…

– Запрети. Запрети сёстрам туда ходить… Придумай что-нибудь. Но, обязательно-обязательно запрети. – говорю глядя в глаза подруги.

– Хорошо, Юрочка. Я всё сделаю…