Бронислава Вонсович - Гимназистка

А ещё ему наверняка приятно будет думать, что я топчусь почти по сопернику, и испытывать моральное удовлетворение от этого.

— Спасибо, Юрий Александрович, вы такой заботливый, — проворковала я, заслужив одобрительный взгляд княгини.

— Чего не сделаешь для столь прекрасной девушки, как вы, Лизанька, на благосклонность которой я рассчитываю завтра.

Он галантно склонился к моей руке, а я подумала, что если что и может сейчас рассчитывать на мою благосклонность, то только один из тех восхитительных пирогов, которые создавала кухарка Владимира Викентьевича. Настроение, несмотря на то, что меня, казалось бы, загоняли в безвыходную ситуацию, всё равно неудержимо стремилось вверх. Возможно, причиной этого была оговорка княгини о том, что кто-то просил моей руки до Волкова. И кажется, я догадываюсь, кого это так срочно пришлось убирать из Ильинска.

Рысьина настаивала, чтобы я поехала с ней и с Юрием и досыпала уже почти на месте действия, но я отказалась, заметив, что в чужом месте всегда плохо сплю и не высыпаюсь. Рысьинские дома для меня однозначно являлись чужими, а вот дом Владимира Викентьевича пусть и не был родным, но я к нему уже как-то привыкла, хотя иногда словно тоска находила по тому, чего я не помнила, но что когда-то было моим. И это я не про квартиру Седых.

Сейчас я жила жизнью Лизы, но ведь у меня была совсем другая жизнь, а в ней некий договор, по которому моя душа отправилась сюда. Что я должна сделать или уже сделала? У меня не было ни малейших догадок, память представляла из себя мозаику, в которой не хватало огромных фрагментов, поэтому даже предположить было нечего. Но в любом случае, по словам Велеса, выходило: вернётся ко мне память или нет, но я навсегда останусь в этом мире и в этом теле. А значит, нужно планировать свою дальнейшую жизнь исходя из этого. И Рысьины в мои планы не входили.

Сами они так не считали. Княгиня отпускала туманные замечания, из которых следовало, что у неё на меня серьёзные виды, и отнюдь не как на процент по задолженности Волковым. Юрий исходил на комплименты и описывал свой маленький холостяцкий домик, прямо говоря, что единственное, чего тому не хватает, — прекрасной хозяйки в моём лице. Всё это было настолько раздражающе, что я специально несколько раз зевнула, показывая, насколько устала, и сделала вид, что чуть ли не засыпаю на стуле. Это подействовало, и княгиня с представителем собственной оппозиции наконец отбыла. Странная какая оппозиция, проявляющая полную солидарность с нужной главе линией. Прикормленная, наверное…

— Вам нужно выучить плетение против ментального внушения, — неожиданно сказал Звягинцев, стоило только уйти Рысьиным.

— Вы так уверены, что ваша нанимательница подтолкнёт меня к нужному решению?

— Фаина Алексеевна? Несомненно, но не магией. Знаете ли, Елизавета Дмитриевна, она умеет убеждать.

— Тогда вы сейчас о…

— О Волкове, разумеется, — пояснил Владимир Викентьевич. — Очень разносторонний молодой человек.

Одобрения в словах целителя не было. Видимо, это не такая разносторонность, которой восхищаются. Опять появилось подозрение, что именно Волков был причиной того, что я побежала в квартиру Седых, никому ничего не сказав. Интересно, что сделал бы бравый штабс-капитан, найди я то, к чему стремилась? Просто отобрал бы? Попытался бы купить, используя навыки ментальной магии? Или решил бы, что дешевле и надёжнее взять нужное с трупа?

— А вы меня ничему не учите, — с обидой напомнила я.

— Елизавета Дмитриевна, вам бы совладать для начала с потоком магии, который вы через себя пропускаете, — недовольно ответил Владимир Викентьевич. — Для вас сейчас наиглавнейшее дело — контроль. Контроль своей магии. Контроль своего Зверя. Контроль своего поведения, чтобы не выдать ни себя, ни меня. А вы ведёте себя иной раз так, что я начинаю сомневаться, действительно ли притянулась другая душа, а не вернулась Лизанькина.

— Вы её любили? — зачем-то спросила я.

— До трагедии вы были милой девочкой, непосредственной, но несколько… наивной, — уклончиво ответил Владимир Викентьевич.

Пауза перед «наивной» намекала, что целитель хотел использовать другое слово. Глупенькой. Доверчивой. Счастливой в своём незнании людей. А её убили. Жестоко, не дав даже шанса вернуться. Велес говорил, что душа ушла на перерождение. Пусть её новая жизнь сложится лучше, чем старая, и бедная девочка получит то счастье, которое недополучила в этой жизни. Может, тогда я перестану чувствовать себя виноватой в том, что хоть невольно, но забрала принадлежащую ей жизнь.

— А Ольга Станиславовна? Рысьина говорила о ней неприятные вещи.

— Ваша мама, Елизавета Дмитриевна, была очень красивой женщиной, — уклончиво ответил Владимир Викентьевич, — но для вашего батюшки было бы лучше никогда с ней не встречаться. И жив был бы, и проблем столько на клан не навлёк бы. Пусть простят меня боги, но она была не только редкой красавицей, но и редкостной дурой.

Мне показалось, что в глазах обычно спокойного Владимира Викентьевича вспыхнул злой огонёк. Вспыхнул и погас. Связано ли это с клятвой, данной отцу Ольги Станиславовны, или сейчас целителю вспомнилось нечто весьма неприятное?

— То есть Рысьиным со всех сторон было удобно, что она умерла? — прямо спросила я.

— Рысьины к её смерти не имеют отношения, — ответил Владимир Викентьевич.

— Как тогда получилось, что меня успели к вам доставить? Заклинание, насколько я понимаю, было смертельным и практически мгновенного действия.

— Не совсем мгновенного, — оживлённо возразил целитель, сев на любимого конька. — Я бы сравнил это с тем, как распускают вязание: связи души и тела обрываются по одному и…

— Владимир Викентьевич, — невежливо перебила я. — Я сейчас не про это. Если там не присутствовали Рысьины, то как они успели попасть в квартиру и доставить меня к вам, пока связи окончательно не разорвались?

Восхищённое лицо Владимира Викентьевича словно говорило: «Правильный вопрос», но ответил он совсем не то, что я ожидала услышать:

— У Ольги Станиславовны был сигнальный артефакт, с помощью которого можно было вызвать бойцов клана, — ответил целитель. — Елизавета Дмитриевна, Рысьины вашу маму не убивали и не планировали этой смерти. Более того, она им невыгодна, потому что сейчас шансы вернуть артефакт резко устремились к нулю.

Мне показалось, что, задай я вопрос по-другому, получила бы более полный ответ, позволивший бы встроить несколько кусков мозаики не в мою прошлую жизнь, но в прошлую жизнь Лизы, ставшую моей. Я чувствовала что-то не то в ответе, но чувства чувствами, а предположений, что можно было бы уточнить, не было ни одного.