Владислав Морозов - Охотник на шпионов [litres]

Блин, никогда такого не видел. И, что интересно, – никакой ударной волны я действительно не ощутил. Просто фон ночного пейзажа впереди нас вдруг стал из непроницаемо-темного ярко-малиновым. Примерно так выглядит в документальных фильмах растекающаяся по склону вулкана лава. Гигантский огонь, который медленно разливался по земле, доставая до неба и постепенно становясь из малинового красно-оранжевым. Силуэты торчавших у озера елок и сосен в его свете казались словно вырезанными из плотной черной бумаги.

Окружавший озеро лес заполыхал, и жар был такой, что у меня вспотела физиономия. Хотя надо признать, что это дьявольское оружие все-таки было относительно «деликатным». От ближайших горящих деревьев до нас было метров триста-четыреста. И дальше лес не загорелся (похоже, не хватило мощности или особенности установки), но все равно, мгновенный тепловой выброс был колоссальным. Сугробы под нашими ногами мгновенно подплавились и скукожились, обнажая бурый чертополох и прочую, как обычно, дремавшую под их толщей до весны прошлогоднюю траву, а с окрестных елей весело потек и закапал превратившийся в воду снег и лед. Похоже, и лед на озере тоже растаял, если не мгновенно, то очень быстро. Прямо-таки техногенный вариант сказки про «Двенадцать месяцев», только, для полного счастья мгновенно расцветающих подснежников не хватало. Хотя какие, на хрен, подснежники, разве что венок сплести покойным супостатам, от «братца Звиздеца».

– Ну что, все кончено? – спросил я. Действительно, приятно иметь дело с чистой работой, как говорил один второстепенный персонаж в старом фильме про клуб самоубийц.

– Да, – сказал Смирнов, без малейших эмоций глядя на дело рук своих и на всякий случай уточнил: – Минут через десять температура начнет падать, после чего горение будет приобретать исключительно остаточный характер.

– Ты это о чем?

– Это я о том, что дальше в основном будет догорать то, что успело загореться. Учитывая время года, погоду, направление ветра и температуру воздуха, часов через шесть-восемь этот пожар погаснет, даже если его никто не будет тушить.

– А они и не будут. Или ты думаешь, что сюда примчится пожарная команда на красных машинах и в надраенных медных касках, с каким-нибудь брандмайором или брандмейстером во главе? И, по-моему, надо ехать. А то сейчас со всех сторон понабегут зеваки – это же первый атрибут любого, даже самого завалящего, пожара…

– Поехали, – не стал спорить Кюнст.

– Стой, – одернул я его. – Давай-ка сделаем так. Сможете сейчас усыпить нашего Объекта?

– Уже, а что?

– Что значит «уже»!?!

– Вообще-то он спит с самого момента нашей остановки. При применении подобных средств нам не нужны лишние свидетели! У нас четкие инструкции на этот счет, и мы можем этот процесс регулировать – так что с нашей помощью Объект проспит хоть неделю!

Здорово. И когда же они все успевают? Хотя, чего я удивляюсь – это же профессионалы, да еще и с откровенно нечеловеческой психологией. С их-то опытом они точно слишком много знают и умеют. Но теперь мои и их пути-дороги точно расходились. Конечно, задание наше почти выполнено, и, поехав с ним, я имел все шансы завершить эту суету к утру, причем даже более не вступая в какие-либо столкновения и перестрелки с противником. Но в этом случае мне неизбежно пришлось бы стрелять в себя или, как вариант, подставлять лоб под первую попавшуюся пулю, а не хотелось. Так что я решил, что, как говорил товарищ Сухов, «лучше, конечно, помучиться» – задержаться здесь еще на день-два, помочь прорваться зажатым в котле бойцам, которыми я вроде как временно командую (по крайней мере, добровольно подписавшись на это дело), и красиво уйти, обставив сей уход как геройскую гибель.

– Это замечательно, что он спит, – сказал я. – Тогда, пока он продолжает дрыхнуть, вывозите его через фронт, и лучше без задержек и остановок. Только с гарантией, чтобы он к утру оказался живым и здоровым по нашу сторону фронта и его потом ни в чем не заподозрили. Вы же намерены уйти сразу после этого?

– Да. Намерены. У нас такой приказ. Мы и так слишком задержались из-за выяснения по поводу искажений в показаниях приборов…

– Тогда постарайтесь построить маршрут так, чтобы у вас была возможность высадить меня по дороге в точке, из которой я до утра смогу добраться пешим дралом до расположения «котла», из которого мы уходили на это задание.

– Вам это зачем, командир? – неубедительно изобразил удивление Сирнов.

– Я же все равно буду уходить отдельно от вас, как именно я это буду делать и где – никого не касается, и для меня лишние сутки тут ничего не значат. Считай, что я просто не люблю незаконченных дел.

– Как скажете, командир, – пожал плечами старший из «Трех Поросят». Как они проедут на аэросанях по этому лесу, да еще и в темноте, я, честно говоря, представлял не очень. Хотя особо беспокоиться точно не стоило – вместо обычной карты у них в головах явно сидело что-нибудь подробно-трехмерное, и я готов поспорить на что угодно, что несколько вероятных маршрутов отхода предусмотрительные Кюнсты просчитали еще явно до того, как эти аэросани завелись. На всякий случай я отдал Смирнову глушитель от ППД (а если точнее – просто попросил «отлепить» его со ствола). Предложил заодно снять «пластырь СНА» и чудо-шинель со встроенной броняшкой, но Кюнст сказал, что это вовсе не обязательно, поскольку «при обратном переходе они автоматически дематериализуются». Я не рискнул переспрашивать, что именно он в данном случае имел в виду.

Когда мы усаживались обратно в аэросани, будущий академик Игнатов все так же спал. Дрых он и в момент, когда я распрощался с Ниф-Нифом, Наф-Нафом и Нуф-Нуфом, слез с этого «аэротрамвая» на какой-то неширокой прогалине посреди леса и, взяв оружие на изготовку и глядя на подсвеченный заревом сотворенного нами пожара и бледным светом еле-еле пробивающейся из-за облаков луны (которую, как когда-то утверждал Вилли Хаапсало, из Финляндии вообще не видно) окружающий пейзаж, пошел своей дорогой – точное направление Кюнсты указали мне в качестве финальной любезности.

Не знаю, проснулся ли Объект при пересечении линии фронта или позднее, но ни с самим академиком, ни с его официальной биографией, как я потом выяснил, ничего плохого не случилось. Все его тогдашние приключения в компании трех биороботов и под моим мудрым руководством отразились в одной-единственной строчке: «в период с декабря 1939 по март 1940 г. Игнатов С. П. принимал участие в боевых действиях в период Советско-финляндской войны». И, как говорится, это все и более ничего. Что нам, собственно, и требовалось. Таким образом, дальнейшая незыблемость каких-то там теоретических основ пресловутой «теории (или физики?) темпорального поля» была вполне себе гарантирована.