Владислав Морозов - Охотник на шпионов [litres]

Правда, и в нашем, XXI веке это озеро считается малопригодным для посещения. Туристам из числа лезущих в глушь экстремалов категорически не советуют соваться туда, поскольку его берега считаются топкими и заболоченными, а лес вокруг – малопроходимым. Есть упоминания о ямах и подземных пустотах – видимо, следствие гниения горелого леса плюс подвалы и погреба сгоревшего хутора. И, кстати, после апреля 1940 года название хутора Лахо-Маатила больше нигде и никогда не упоминается, поскольку после войны его даже не думали восстанавливать.

До железнодорожного «тупичка» у лесоразработок тот пожар, судя по всему, не дошел, но постепенно и там все пришло в запустение. В 1940 году советско-финская граница сдвинулась на запад в первый раз, а после 1944-го – снова, еще больше. И с тех пор от восточного берега Мятя-ярви до нынешней российской границы всего-то километров шесть. То есть это погранзона, со всеми вытекающими.

Правда, лесозаготовки и перевозки по той узкоколейке вроде бы продолжались примерно до конца 1942 года. Однако потом фронт опасно приблизился, а после окончания войны хозяин «железки» и лесозаготовок, фабрикант Юсси Мяккинен охладел к этому бизнесу и переключился на производство мебели. Вроде бы торговая марка с его фамилией существует и в нынешней Финляндии, только контрольный пакет акций, вполне в духе времени, держат не потомки лесозаводчика Юсси, а какие-то азиаты.

В принципе, ржавые рельсы узкоколейки и остатки заброшенных после 1945 года строений можно видеть на этом месте и сейчас. Только там ничего интересного нет – все подчистую заросло земляникой и прочим разнотравьем.

Впрочем, какие-то финские поисковики, из числа особо упертых, в конце 1990-х все-таки лазали в окрестности озера Мятя-ярви, разыскивая главным образом сбитые во время войн 1939—1945 годов самолеты. В периодике тех лет даже пару раз упоминалось, что группа некоего J. Mulkvisti даже попыталась обследовать озеро с помощью легководолазного снаряжения, и при этом на дне у берега были найдены два каких-то странных авиамотора, явно из времен Второй мировой. А главная «странность» была в том, что снаружи металл этих моторов, по свидетельствам поисковиков, выглядел слегка оплавленным. Но дальнейшие поиски в этом районе финские власти почему-то быстро запретили. Мотивировалось это в основном возможным наличием в этом месте множества неразорвавшихся то ли авиабомб, то ли мин (советских, разумеется, – ну явно не смогли сдержаться и не плюнуть лишний раз в нашу сторону).

Этот официальный запрет породил две идиотские легенды.

Первая гласит, что немцы не то в 1942-м, не то даже в 1943-м испытали в этом районе сверхсекретную и сверхмощную зажигательную авиабомбу, которую они планировали сбросить то ли на Москву, то ли на Ленинград, то ли на Мурманск (интересно, почему не на Лондон или на Нью-Йорк?). Но эксперимент якобы вышел из-под контроля, примерно как в том бородатом анекдоте: «Мы думали две килотонны, а оно как бабахнет!» – случился слишком сильный лесной пожар и прочее. Якобы финских генералов это возмутило, и они запретили дальнейшие опыты. Можно подумать, подмявшие под себя полмира немцы тогда стали бы их вообще о чем-то спрашивать! Какие-то особо впечатлительные идиоты даже предположили, что испытываемая бомба могла быть ядерной или «грязной».

Вторая легенда на ту же тему гласила, что в апреле 1940 г. на озере взорвался вовсе не склад ГСМ, а хранилище захваченных у русских во время Зимней войны химических авиабомб и снарядов, которые финское командование хотело впоследствии как-то использовать. Странным образом весь этот бред удачно совпал с сообщениями об утечках ядовитых веществ из гитлеровских арсеналов, затопленных после войны западными союзниками на дне Балтийского и Северного морей (на дворе как раз были 1990-е). В финских СМИ даже появилось несколько статей по этому поводу, но особого шума не случилось. На озеро Мятя-ярви несколько раз съездили какие-то облеченные соответствующими полномочиями экологи в сопровождении журналистов, которые быстро поняли, что ничего, кроме полчищ крупных и голодных комаров, там нет и не было. Приборы показали полное отсутствие во взятых пробах воды и грунта повышенного уровня радиации, а равно и признаков иприта, хлора и каких-либо иных ядов. На том все и заглохло.

А еще, где-то в 1960-е, ходила такая история. Якобы какой-то местный старый охотник-отшельник (ну и по совместительству, естественно, то ли колдун, то ли шаман, или, как их еще называют по-местному, «noiti») по имени (или это все-таки такая фамилия?) Haiseva весной 1940 г. случайно побывал на мертвом берегу озера Мятя-ярви и был столь поражен увиденным, что через год, в мае 1941 года, когда, на Троицу, маршал Карл Маннергейм и финский премьер-министр Ристо Рюти, надо полагать, ради «единения с народом» (на который они реально вообще-то плевать хотели) поехали «на пленер» аж в Исалми, сумел каким-то образом пробиться через плотное кольцо охраны и прочих шестерок и, можно сказать, добился личной аудиенции с первыми лицами государства. И вроде бы колдун тогда сказал им, что, если Маннергейм и Рюти не хотят, чтобы со всей Финляндией произошло то же, что и с тем озером, воевать с русскими больше не стоит. Было такое предупреждение на самом деле, или все это лишь враки, точно сказать трудно, но, как известно, Маннергейм этим пророчествам, так или иначе, не внял. Но, что характерно, ничего особенно плохого с Финляндией потом не произошло, хотя зад им тогда надрали качественно.

Ну а у нас неожиданно вспыхнувший на озере сильный пожар заметил и наблюдал, в частности, экипаж бомбардировщика ДБ‐3 капитана Варенцова из авиагруппы комбрига Спирина, как раз выполнявший в ту ночь вылет на разведку с сопутствующим бомбометанием в полосе 8-й армии. В первый момент летчики даже сочли, что это следствие действий нашей бомбардировочной авиации. Но потом, когда они, после посадки на своей базе в Копорье, доложили об этом «по команде», быстро выяснилось, что, кроме них, никакие советские бомбардировщики в эту ночь в данный квадрат не вылетали и бомб там не сбрасывали. Ну а поскольку капитан Варенцов, похоже, был излишне честным служакой и не догадался сразу же приписать сей боевой успех себе, никому конкретно этот эпизод в заслуги так и не занесли и, соответственно, никого за это не наградили. Хотя, в принципе, могли бы…

Ну а я к утру следующего дня опять был в «котле».

18 января 1940 г. Безымянная опушка леса, где-то у линии фронта. Примерно в восьми-десяти километрах восточнее дороги Места-тие. Западный берег Ладожского озера.