Иван Оченков - Государево дело [litres]

– Я нисколько не сомневаюсь в деловых качествах и порядочности вашей светлости. Однако мне хотелось бы обратить ваше благосклонное внимание на изменившуюся обстановку вокруг. В воздухе явно пахнет порохом, и мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

– Вы говорите об укреплениях Ростока?

– Да.

– Вы полагаете, имеющихся недостаточно?

– Именно так. Время, когда было достаточно простых крепостных стен, закончилось. Нужны бастионы, пушки…

– Не стану спорить, но боюсь, что в случае осады городской совет предпочтет сдаться, и постройка укреплений станет пустой тратой времени и денег.

– Я думал об этом. Но полагаю, нужно прежде всего укрепить Варнемюнде и занять его надежным гарнизоном. Это коренным образом изменит городские настроения.

– Простите, ваше величество, – высоко подняла брови София, – вы собираетесь защищать Росток или…

– В зависимости от ситуации, – улыбнулся я. – Боюсь, излишняя самостоятельность городского совета – роскошь, которую мы не сможем себе позволить.

– Хм. Это будет непросто. И недешево.

– Вот поэтому и надо возложить эту почетную обязанность на город.

– Задушить Росток за его же деньги?

– Ну зачем же «задушить»? Защитить! Если понадобится, то и от самих себя.

Пока царь и герцогиня вели переговоры, Пожарский с Хованским стояли на часах у дверей, охраняя их покой. Какое-то время они изображали из себя статуи, но скоро молодым людям это наскучило, и они начали переговариваться.

– Богато живут, – завистливо вздохнул Ванька. – Хоромы-то, глянь, какие!

– Ага, – кивнул Петр. – Хоть и невелики.

– Да и городишко – тьфу! У нас деревеньки есть поболее этого Любца.

– А все же дома каменные.

– Царевна-то видал какова? Прыг государю на шею, ровно кошка!

– Смешная, – согласился товарищ. – И имя красивое – Маша!

– Тебе все Машки красивые, – хохотнул княжич и тут же стал серьезным. – Пожрать нам, интересно, дадут севодни?

– Должны. Рази отпустят царя без угощения?

– Оно так, – покачал головой Хованский. – Только Иван Федорович наш, если ему чего втемяшится, ни на что не поглядит. Скажет поспешать, и куда денешься?

– Служба, – философски пожал плечами Петька. – Но ночевку станем, тогда и поснедаем.

Тут послышались легкие шаги, и скоро перед ними оказалась принцесса Мария. Молодые люди тут же вытянулись, а девочка остановилась в нерешительности, поскольку раньше внутри герцогского дома никакой стражи не водилось.

– Я хотела бы видеть его величество, – решительно заявила она рындам, но, на свою беду, по-немецки.

– Ишь ты, лопочет чего-то, – озадачился Ванька. – Может, хочет чего?

– Сам ты лопочешь! – тут же перешла она на русский.

– Гляди-ка! – изумился рында и уставился на девочку как на заморскую чуду-юду. – По-нашему разумеет…

– Разумею-разумею, – подтвердила Мария и опасливо обернулась, не ищут ли ее.

– И что хочешь?

– К царю-батюшке хочу!

– Эва. Никак нельзя.

– Это еще почему?

– Не велено!

– Кем не велено?

– Известно кем, царем!

– Что, так и сказал: если придет дочь – не пускать?

– Нет, царевна, – принялся объяснять непонятливой девчонке Петька. – Государь с княгиней разговор ведет. Нельзя тревожить, пойми.

– А долго они еще?

– Так нам откуда же такое знать!

– Что тут у вас, Пожарский? – спросил неслышно подошедший Корнилий.

– Да вот, царевна к государю просится…

– Вот как? – удивился царский телохранитель и перешел на немецкий: – Ваша светлость, мы непременно доложим его величеству о вашем желании…

– Ничего, я подожду, – кротко ответила ему по-русски девочка.

– Хорошо, – кивнул Михальский и, бросив на царскую дочь удивленный взгляд, вышел вон.

Некоторое время они стояли молча, но, видимо, для Марии это было непростым испытанием, и скоро она с любопытством потихоньку спросила у рынды:

– А ты и впрямь Пожарский?

– Ага, – приосанился Петька, которому показалось лестным, что живущей за тридевять земель от Руси царевне известно его имя.

– А это, наверное, Минин?! – ахнула девочка.

Ванька Хованский, услышав это предположение, сначала побледнел, потом покраснел, затем, не выдержав позора, возмутился:

– Какой я тебе Минин?! Мы, Хованские, от великого князя Гедемина родом ведемся…

Услышав снаружи шум, я распахнул двери и хотел было уже вызвериться на молодых людей, но, заметив дочь, смягчился:

– Ах, это ты? Заходи, мы уже почти закончили.

– Благодарю, папенька, – присела в книксене принцесса и чинно проследовала внутрь.

– Я думала, вы, юная фройляйн, сейчас с вашей матерью, – строго заметила герцогиня.

– Ну, у нее много дел, – неопределенно пожала плечами девочка.

– Иными словами, ты сбежала? – рассмеялся я.

– Да, – была вынуждена признаться Мария. – Но ей сейчас и впрямь не до меня. У нее есть муж и маленький Людвиг…

– Ну хорошо, – кивнула София, – пообщайтесь с дочерью, ваше величество, а мне необходимо отдать некоторые распоряжения. Осмелюсь спросить: надолго ли вы задержитесь?

– Боюсь, что нет. Нам с Ульрихом нужно как можно скорее попасть в Брауншвейг. Поэтому на ночевку времени у нас нет. Однако если вы накормите моих людей, то чрезвычайно этим обяжете меня.

– Это меньшее, что я могу для вас сделать, – присела та в реверансе и вышла.

– Ну что, давай поговорим? – обернулся я к девочке.

– Давай, – согласно кивнула та.

– Мне показалось или ты говорила с моими рындами по-русски?

– Тут так хорошо слышно? – похлопала она с невинным видом глазами.

– Нет, но мне Клим рассказывал.

– Nemnogo znayu. – Мария попробовала изобразить немецкий акцент, но не слишком удачно.

– Хорош дурачиться, – усмехнулся я. – Ты прекрасно владеешь русским, причем тем, на котором будут говорить в России лет через триста – четыреста. Кто ты такая и как оказалась в теле моей дочери?

– Ты глянь, про дочь вспомнил! – всплеснула руками принцесса и, усевшись в высокое неудобное кресло, неожиданно зло посмотрела на меня. – И давно ты, папенька, таким заботливым стал? Столько лет тебе до нас с Мартой никакого дела не было, а тут вспомнил!

– Это неправда.

– Ах да. Шкурки соболиные присылал. Заботливый какой! Да если бы не бабушка, мы бы с мамой ноги протянули… что смотришь?

– Ты на Марту очень похожа. Такая же красивая.

– Скажи еще, что любишь ее до сих пор!

– Может, и люблю. Только тебя это не касается. Давно в это тело попала?

– Два года уже.

– А там… умерла?

– Да!

– И как, если не секрет?

– При родах.

– Ничего себе… а сколько тебе лет было?

– Двадцать пять.

– И мужа, если я правильно понял, даже не намечалось?

Взгляд девочки из злого на мгновение стал беспомощным, а глаза наполнились слезами. Некоторое время она крепилась и не давала воли чувствам, но вскоре не выдержала и разрыдалась.