Виктор Мишин - Чужой [litres]

– Могу только сообщить в штаб об этом, – покачал головой смершевец.

– Сидите, ребятки, тут, надеюсь, во всей этой чехарде о вас не забудут. Баб не отпускать, вдруг чего учудят еще, все село в страхе из-за них.

Пока я говорил со своими подчиненными, старлей не вмешивался. Но вот как только моя сбруя легла на стол… Руки мне мгновенно выкрутили назад и повели из хаты на улицу. Ребятки мои вскипели было, но я покачал головой, запрещая. Не хватало еще и им получить.

В голове шумело. Язык во рту был ободран, и его саднило. Так бывает, когда во рту обломки зубов острые, о них язык и обдирается. Ни хрена себе я угодил… Били очень жестко. Настолько, что уже через пару минут я был без сил. Да и много ли мне надо, калечному.

Арестовав, меня привезли в управление СМЕРШ в Могилеве. Сначала просто бросили в камеру, одиночку, там и пробыл до вечера. Специально держали весь день, это чтобы я мозг себе сломал, пытаясь понять – за что?!

– Гражданин Морозов, вы обвиняетесь в убийстве бойца Красной Армии, по законам военного времени… – далее мне просто зачитали приговор, ага, готовый уже. В камере стояли трое, лысый мужик лет сорока пяти и двое бойцов, явно группа поддержки.

– Я сотрудник СМЕРШа, вы обязаны поставить в известность мое руководство. То есть моего непосредственного командира.

– Ваш командир в курсе. Он сейчас подойдёт, – был ответ. И правда, пришел. Да вот только это был местный смершевец, начальник отдела.

– Мое начальство в Москве, вы же знаете об этом, – заявил я.

– Вы командированы в город Могилев и приписаны к отделу контрразведки фронта. Я, – капитан, начальник отдела, ткнул пальцем себе в грудь, – ваше начальство.

– Как вы могли позволить себе убийство бойца Красной Армии? – продолжил разговор тот, кто зачитывал приговор.

– Вы о чем? – устало спросил я. – Фрицев – да, предателей всяких, бандеровцев, полицаев. Своих, – я выделил голосом, – никогда.

– У нас есть человек, утверждающий, что вы застрелили бойца партизанского отряда. Было это в прошлом году. Когда армия освободила эти территории, партизанский отряд влился в одну из частей Красной Армии. Вот тогда, после фильтрации, один боец и заявил, что был свидетелем убийства.

– Так вон о чем речь! – обалдело воскликнул я. – Ну, ребятки, об этом случае я написал рапорт моему командиру, полковнику Левитину. Наведите справки, вам все объяснят. Вы ж прекрасно знаете, что такое работа в тылу врага, да еще с внедрением.

– Нам уже никому и ничего не нужно сообщать, – с довольным видом высказался лысый.

– Зря, ведь так любого могут арестовать и расстрелять. Хоть меня, хоть вас, – я пытался найти выход из этой дурной ситуации, но в голову ничего не приходило.

– Мы не убиваем, как ты, наших бойцов! – фыркнул в ответ начальник отдела, перейдя на ты.

– А сейчас вы что делаете? Я еще раз повторяю: вы не имеете права. Сообщите в Москву, ведь за самоуправство вас потом по головке не погладят. Этот, как вы заявляете, боец Красной Армии, не задумываясь, сдал меня врагу, раскрыл мою легенду, попав в плен. На кону было наступление Воронежского фронта, а это тысячи жизней наших солдат, я не мог так рисковать, поэтому и решился на такой шаг. Да его в любом случае ждал расстрел у немцев, а я убрал предателя и смог выполнить задание. Если вы поднимали мои документы, то знаете, что было и кем одобрено. Вообще-то за ту операцию я имею награды.

– Ты не достоин этих наград, – вновь злобно фыркнул капитан смершевец и первый ударил меня. Я не сопротивлялся, понял уже, смысла нет. То ли выслуживаются, то ли какая-то личная ненависть ко мне. Даже не знаю, что и как.

Били очень сильно, а, уже говорил вроде. Отбили все внутренности. Лежа на полу, я не мог шевельнуть даже пальцем. Как там в песне? Целый взвод меня аж бил, аж два раза устал. Точно, так и было. Правда, пинали четверо, но от этого мне легче не стало. Радовало одно, не задавали вопросов, которые касались моего появления тут. Летом, после госпиталя, я выяснил у Левитина, что я там в бреду говорил, оказалось, ничего такого, что могло бы привлечь ко мне внимание, не было. Вот и тут, если бы у палачей был такой приказ, я бы все рассказал. Потому как у человеческого терпения есть предел, кто бы и что ни говорил. Под пытками можно сказать все, что от тебя ждут, даже больше. Тут же меня пытали на предмет службы на немцев. Это для меня было чуть проще, ведь я на них не служил, поэтому не мог себя оклеветать. Как раз это вполне возможно. Я вообще человек, не любящий врать. Одно дело – легенда в стане врага, а совсем другое – врать своим. Я держался, хотя пытали всерьез. Думаю, что еще день-два, и приступят к более жестоким мероприятиям. Это если у них такой приказ есть. А вообще, интересно, конечно, как они раскопали данные обо мне, о моей «службе» у немцев? Ведь это секретная информация.

– Ну, очухался? – разбудил меня противный голос капитана, начальника отдела СМЕРШ Могилева. Меня уже четыре дня не трогали, это я потом сообразил, давали время оклематься, чтобы позже смог пытки выдержать, а не сдохнуть.

– Дышу пока, чего вы медлите? Ведь объявили, что я виновен, и вынесли приговор, так чего ж не расстреливаете?

– Помнишь, как ты выкрал штандартенфюрера СС? – вдруг спросил капитан.

– Я-то, – сделал я паузу, – помню. А вот ты откуда об этом знаешь?

– А с наблюдательностью у тебя совсем плохо, или решил, что немцы тупые настолько, что уже можно расслабиться? Когда ты зашел в штаб в Могилеве, я чуть за ствол не схватился. А ты меня, оказывается, даже и не узнал! Эх ты, капитан Мороз. Боец-то ты хороший, смог вон даже группу уничтожить, что послали специально на тебя, но прокололся.

– Ты меня совсем запутал, – я лихорадочно соображал, но никак не мог свести мысли к единому целому.

– Я служил в том танковом полку СС, куда тебя забросили, – усмехнулся капитан. – Не Советам служил, разумеется.

Вот это я попал! Этот гад меня убирает именно по причине того, что я мог его опознать. Он сейчас в той же епархии, в какой был я у немцев в тылу. Ну вот как так-то, а? Почему он меня не только видел, но и запомнил, гад, а я его вообще не помню?

– Что, гадаешь сейчас, где я тебя видел? В штабе, за пару дней до того, как ты устроил представление. Побегали мы тогда, – даже задумался гад, вспоминает. – Как вы ушли?

– Если ты был там, то сам должен знать.

– Ну, то, что вы ушли на лошадях, мы знали, а вот потом… Следы оборвались, собаки след не брали. Так как, расскажешь?

– Зачем мне, а главное, тебе самому это? Что это изменит? Не понимаю, чего ты решил меня взять, если я тебя все равно не знал?

– Мало ли, вдруг вспомнишь, подстраховка.

– Так чего тянешь?

– А я тебя сдам, ты будешь моим доказательством того, что я остаюсь в деле и продолжаю работать.