Виктор Мишин - Чужой [litres]

Как привезли в госпиталь, я не видел. Очнулся позже, видимо опять вырубало. То, что это был госпиталь, сразу стало понятно. Более или менее чисто, и пахнет так, как только в больнице может пахнуть.

Руки были свободны на этот раз, так что первым делом почесался. Вши зажрали тогда в болоте, хоть и привыкаешь к ним со временем, да полностью все равно не забудешь. Уж жрать-то в нас нечего, а всю пьют, собаки кусачие. Огляделся, насколько смог. Палата небольшая, коек много. Я лежу практически возле двери, и обзор приличный. Тихо, у немцев тут «тяжелые», что ли, лежат, или спят все? Вроде за окном светло…

– Рядовой! – услышал я чей-то голос. Довольно грубый, надо заметить, голос. Повернув голову в направлении этого самого голоса, увидел солдата в форме. Сидел себе на стульчике, книжку читал.

– Да? – еле слышно, сиплым голосом ответил я.

– Очнулся? Сейчас доктора позову. Он приказал сразу его звать, как очнешься. Ну ты и спать! Двое суток, как операцию сделали, а он все не просыпается… – солдату эта собственная речь, видимо, юмором казалась, а мне было больно и страшно. Не в первый раз у фрицев в тылу, но настолько в беспомощном состоянии еще не бывал.

Я просто еле заметно кивнул ему и прикрыл глаза. Только было подумал о так надоевшем кашле, как тот не замедлил вернуться. Казалось, от боли глаза выскочат. Я пытался унять кашель, но становилось только хуже. Меня вырвало прямо на свою же грудь и кровать. Рвало кровью и какой-то тягучей слизью непередаваемого цвета.

Спустя какое-то непродолжительное время заявился, видимо, врач. Он быстро и решительно сунул мне в рот какую-то трубку, или шланг, я даже не понял, и я почти сразу почувствовал облегчение. Затем осознал, что мне внутрь качают воздух. На другом конце шланга виднелись меха, наподобие тех, что в кузнице стоят, только очень маленькие.

– …внутреннего кровотечения нет, но через перебитые органы попало много крови. Слишком долго его сюда везли, – распознал я речь врача, говорившего кому-то обо мне.

– Они с еще одним бойцом долго пробыли в болоте у русских в плену. Когда их нашли, то сразу сюда доставили. Раньше не могли, – это был еще один незнакомый мне голос.

– Ясно. Так что вы хотели, герр Шульц?

– Мне нужно допросить его, в тех местах, откуда их доставили, работала диверсионная группа противника, нужно знать точно, погибла ли она…

– От него вы этого точно не узнаете, по крайней мере в ближайшие две, а то и три недели. Он потерял много крови, ранения очень серьезны. Да, думаю, недели три он точно ничего вам не сообщит.

– Жаль, это могла быть очень ценная информация, – тот, которого обозвали герром Шульцем, расстроился. Это было отчетливо слышно по интонации в голосе.

– А как же второй? Тот ведь вполне в здравом уме. Да, у него также тяжелое ранение головы, частичное скальпирование, но он в сознании.

– Ссылается на провалы в памяти. Говорит, что долго был в отключке, даже не помнит, как их тащили в болота. Нападение помнит, да и то не совсем все ясно. То ли бой был, то ли к ним подкрались, ничего определенного.

– Я все понимаю, герр Шульц, – вновь заговорил док, видимо придумал, что сказать, – но тут вам не повезло. Да и думаю, какая уже разница? Ведь прошло много времени.

– В той местности погиб мой родственник. Сами понимаете, когда мне по службе доложили о новых раненых, сообщив, откуда они, я сразу заинтересовался. Мой кузен был танкистом в четвертой армии, они стояли в готовности «один», когда на них упали диверсанты. Там мутная история, расследуют ее не наши, армейские. Все прибрали себе парни из ведомства Гиммлера.

– А что там черным надо? – Ух ты, в вермахте тоже не слишком любезно отзываются об эсэсманах.

– Говорю же, там дело темное. Похоже на предательство. Полк стоял в лесу, укрытый со всех сторон. Разведка красных вряд ли его могла обнаружить. Это был резервный полк, очень сильная группа. Штурмовики, истребители танков. Их готовили на случай флангового удара красных. А тут диверсанты. Они смогли уничтожить несколько машин, перебили кучу солдат и растворились. Нет, они тоже понесли серьёзные потери, но кто-то уцелел. Вот «черные» и копают, кому бы из наших статью навесить! – Блин, да у фрицев, похоже, в карательных органах такой же беспредел, как и у нас. Наверное, везде одинаково.

– Так, солдат, если больше не потеряешь сознание, то через часок прикажу покормить. Только пока бульон, думаю, ты и ему сейчас будешь рад. Хотя рвать тебя все же еще будет часто.

– Если будут изменения в его здоровье, дайте знать, герр Кроппе.

– Хорошо, герр Шульц. Как всегда, был рад с вами поговорить. – Глаза у меня были прикрыты, но казалось, я даже увидел, как эти двое пожали руки друг другу. – Столько ран, – это док уже, похоже, сам с собой говорит, – и все какие-то странные. Словно он не обращался за помощью даже тогда, когда был серьезно ранен…

– Что вы говорите, док? – вновь донесся голос Шульца. Блин, он, похоже, еще не ушел.

– Да отметин на нем много, давно воюет?

Твою маман, док, ты не мог это сказать чуть позже, когда исчезнет из палаты этот дотошный фриц!

– Странно, в документах сказано, что его совсем недавно перевели на Восточный фронт. Он был в Европе, а там уже давно не стреляют особо.

– Да тут и осколочные есть, и пулевые. Да, интересный экземпляр!

Сам ты экзема. Ботаник очкастый. Лять, он сейчас этого особиста немецкого точно заинтересует.

– Я проверю, когда и где он был, может, что узнаю. Но вы правы, док, странно это…

Я вновь лежал и молчал. Скучно, до неприличия. Час назад в меня пытались влить бульон. Пах он… Но не вышло. И сразу плевался, в горле ком стоял, не лезло ничего, так еще и вырвало в итоге. А запах у бульончика был и правда очень хорош.

Дни потянулись один за другим, похожие друг на друга настолько, что казалось, это и вовсе один и тот же день. Было скучно и совсем не страшно. Немцев то выписывали, то добавляли новых. Новые досаждали, орут, мать их, так, что мне и самому пришлось делать то же, чтобы не выделяться. Вроде я и рад должен быть, вон как наши их калечат, но, видимо, не все во мне еще сломалось. Было даже жалко их. Особенно, когда двух танкистов привезли. Мать моя женщина, как они орали, когда с них одежку срезали… Не забуду, наверное, никогда. А ведь по другую сторону фронта еще хуже! Там с нашими ребятами особо не церемонятся, терпи, и баста! Тут, конечно, более человечные врачи. Вон, хоть меня взять, переворачивают регулярно, осторожно, спокойно, даже неудобно от такой заботы. Тем более, я ж им не свой. А первое время после операции, думаю, вообще наркоту кололи, легко как-то было, хорошо.

В госпитале ничего не происходило. Пару раз были вербовщики, интересные люди. Солдаты еще чуть живые, палата-то у меня для только что оперированных, а они уже объясняют все прелести возврата на фронт. Хорошо работают. Те фрицы, кто более или менее в чувствах, даже приободряются. А пропаганда у них какая! Ух. Оказывается, русские чуть ли не за Уралом уже, осталось чуток, вы уж давайте, камрады, выздоравливайте скорее, а то вам и войны-то не останется, не успеете заработать свой «Э-Ка». И ведь раненых пробирало, многие подтягивались и принимали воинствующий вид. Но как я понял из разговоров, это были в основном всякие артиллеристы, минометчики и прочие, кто на переднем крае и не бывал. Они тут почти все с осколочными. Кто под бомбежку угодил, кто еще как. Нет, не спорю, это тоже очень страшно, я вот и сам так попал, признаюсь, если бы сразу не зацепило и был бы в сознании, вряд ли смог бы удержать штаны от намокания. А то и похуже чего. Но было показательно, когда один сапер не выдержал и заорал на этих пропагандистов: