Алекс Шу - Начало пути

Три раза в неделю, после интенсивного получасового утреннего тренинга, я бежал кросс от пяти до семи километров по пересеченной местности пустыря, находящегося недалеко от дома. Перепрыгивая на ходу поваленные деревья, кучки земли, ямки и другие препятствия, я готовил свое тело к привычным в прошлой жизни марш-броскам. Сначала бегал налегке, а потом надевал на спину рюкзак с книгами, постепенно увеличивая нагрузку. Но на этом не останавливался, и еще больше усложнял задачу. Всю дистанцию кросса проходил в рваном темпе, резко увеличивая скорость на коротких участках, а потом сбрасывая её. Я спинным мозгом чувствовал: такая подготовка в недалеком будущем может спасти мне жизнь.

Конечно, на свои «спецназовские» показатели выйти за короткий срок было невозможно. Но за месяц появились первые результаты. Тело налилось силой, начали прорисовываться сухие, перевитые жилами мышцы, предплечья обрели каменную твердость, а старые футболки и рубашки начали жать в плечах.

И конечно, первой это заметила мама.

— Растешь сына. Вон уже совсем большим и сильным стал, придется новые вещи покупать. Настоящий мужчина, — с легкой грустинкой вздохнула она, потрепав меня по волосам после очередной тренировки.

А жизнь шла своим чередом. Началось активное наведение порядка в школах. Через пару дней после моего показательного выступления произошел первый инцидент.

Во вторник, после алгебры, ко мне подлетел Пашка, таща за локоть смазливую черненькую девочку из 9-го Б.

За её руку держится пацан помладше, по виду четвероклассник. Ребенок судорожно всхлипывает, прижимая к лицу платок. Белоснежная ткань с голубыми узорами испачкана кровавыми разводами.

— Леха, в туалете на втором этаже Недельский, Лесенко и Поляков курят и младшеклассников шмонают, — взволнованно сообщил Амосов, — Танькин брат сопротивлялся, так они ему нос разбили.

— Сволочи, я им головы оторву, — шипит девятиклассница. Её глаза мечут молнии. Ребенок сморкается, выбрасывая на платок очередные сгустки крови.

«Суки», — в глубине души поднимается и нарастает как снежный ком бешеная ярость, готовая в любой момент выплеснуться наружу. Я далеко не ангел, но ненавижу, когда подонки бьют маленьких и слабых.

— Так Паша, зови Мансура и Смирнова, а мы пока с Ваней пойдем с этими уродами поговорим.

— Давно пора, — кивает Волков. Его мрачный взгляд не сулит сявкам ничего хорошего.

— Вы тоже с нами, — предупреждаю брата и сестру, — Тань, как твоего братца зовут?

— Михаил, — с достоинством отвечает девочка.

— М-м-миша, — одновременно с сестрой подает голос ребенок, пытаясь сдержать очередное рыдание.

— Держи себя в руках Миша, — наклоняюсь к пострадавшему пацану, — Ты же мужчина. Сейчас мы пойдем и накажем твоих обидчиков. Ты готов их показать, и рассказать, как все было?

— Готов, — паренек затихает и исподлобья смотрит на меня. Забираю у него платок, аккуратно промокаю разбитый нос, убирая подсохшие красные разводы над губой. Кровь уже перестала течь. Платок сразу же отбирает и засовывает себе в карман сестренка.

— Вот и отлично. Пошли, — протягиваю пареньку ладонь.

Пашка убегает звать Мансура и Смирнова. Ребенок бодро шагает со мной по затертому паркету. С другой стороны его держит за руку насупленная Татьяна. Чуть позади нас идет Ваня с решительным выражением лица. Встречающиеся по дороге школьники с любопытством смотрят на нас. Спускаемся на второй этаж. Возле серой двери мужского туалета останавливаемся.

— Таня подожди нас здесь, — прошу девятиклассницу, — мы сами разберемся. Все будет нормально.

Девчонка хочет что-то сказать, открывает рот, но потом передумывает.

— Хорошо, — кивает она, — только я вот тут стоять буду и с места не сдвинусь, пока вы оттуда не выйдете.

Передаю руку ребенка Ване, вдыхаю, настраиваясь на боевой ритм, и резко рву закрытую дверь на себя. Разбухшая от времени и влаги древесина противно стонет, соприкасаясь с плиткой.

Быстрым шагом захожу в туалет. Грязный заплеванный пол со свежими сплющенным окурками. Лесенко и Поляков с перекошенным испугом лицами вскакивают с подоконника. В их пальцах тлеют горящие огоньки сигарет. Стоящий ко мне спиной Недельский оборачивается, пряча руку с папиросой «Беломорканала» за спину.

— Шелестов? — вырывается у него. Лесенко и Поляков, узнав меня, расслабляются. На их лицах появляются наглые ухмылки.

Вперед выходит Ваня с Мишей.

— Ну-ка Михаил, расскажи, что тут происходило, — поворачиваюсь к малышу.

— Я в туалет зашел, а тут эти, — шмыгает носом ребенок, — курят.

Школьник замолкает. Под наглыми взглядами сявок он съеживается и опускает голову, рассматривая поцарапанную плитку на полу.

Поднимаю ладонью его подбородок:

— Миша не бойся, говори, как есть, мы разберемся.

— Они спрашивают: «Деньги есть»? — хмуро бубнит парень, — а я им «нету».

Вот этот, — палец школьника утыкается в улыбающегося Недельского, — говорит, «не ври, выворачивай карманы мелкота». Я отказался.

Паренек замолчал.

— Продолжай Миша, не робей, — подбадривает его Ваня.

Ну он меня того, ударил, нос разбил, — на последней фразе голос ребенка дрогнул, — карманы вывернули, тридцать копеек забрали.

— Понятно, — мой голос холоден как лед.

— Ну и чего ты нам сделаешь? — улыбается Недельский, — В ментовку побежишь?

Дверь снова с протяжным скрежетом распахивается, и ухмылка с физиономии Антона пропадает. За моими плечами вырастают внушительные фигуры Мансурова и Смирнова. Сзади маячит веснушчатое лицо запыхавшегося Пашки, подпершего спиной захлопнувшуюся дверь.

— Нет. Не побегу, — усмехаюсь я, — Зачем? Сами вас воспитывать будем.

— Ты чего? — подает голос Лесенко, — Вообще, оборзел Шелестов? Смотри, и не таким рога отшибали.

Молчу. С этими уродами дебаты бессмысленны. Они понимают и уважают только силу.

Резко бью костяшками левой в солнечное сплетение Недельскому. Сявка охает, и сгибается пополам. Ладонью захватываю запястье Лесенко, и с силой сдергиваю его с подоконника. Он с грохотом шлепается на пол как лягушка, раскорячив в разные стороны руки и ноги, получает удар ногой по бедру от Волкова и трамбует животом плитку. Быстро выдвинувшийся вперед Мансуров коротким левым боковым сшибает Полякова как кеглю.

Ударом ладони по затылку отправляю Антона на пол, к остальным сявкам.

— Ах ты сука, — стонет Недельский, но болезненный тычок ногой по почкам, заставляет его заткнуться.

— Бить детей и забирать у них деньги может только говно, — сообщаю скрюченному на полу Антону, — сейчас мы отправим тебя в родную среду.

Подхватываю сявку подмышку, поднимая его.

— Давайте Ваня и Серега подключайтесь, Мансур посмотри за этими, пусть лежат смирно, — командую я.