Владимир Ли - Сын императрицы. Дилогия [СИ]

В конце осени случилось то, что должно было когда-то при подобном складывании отношений — братья поссорились, между ними произошел разрыв. В тот злосчастный для обоих день Лексей прибыл с докладом в Михайловский замок, лишь приступил к речи о необходимости увольнения министра иностранных дел Воронцова и вскрывшихся фактах его тайных связей с недружественными державами — Англией и Османской империей, — как государь перебил, даже не дослушав:

— Ты с ума сошел, Лексей, порочишь честнейшего мужа, верой и правдой служащего мне с первого дня! А уж обвинять его в отношениях с Англией — глупейший оговор, нет более ярого противника, чем он. Еще скажу прямо — не будь тебя, именно его собирался поставить канцлером. Думаю, в том твои козни — ты убираешь верных мне людей и ставишь своих, — вижу измену против меня, наверняка хочешь стать узурпатором по примеру своего дружка Бонапарта — уж я знаю, как вы с ним спелись, якшаетесь за моей спиной! Все, больше слушать не хочу, сегодня же напишу указ о твоем увольнении! А тебя самого с твоими выродками и распутными бабами отправлю в ссылку, не смей без моего дозволения вернуться в столицу. Лишаю воинского чина, от милости своей оставляю награды и имущество. Но если узнаю, что продолжаешь строить против меня заговор, то отберу все, пойдешь на каторгу — в том слово мое твердое!

Лексей слушал разгневанного государя и молчал, даже не пытаясь оправдаться — слова бесполезны, никакие доводы не исправят дело. У Павла сейчас, по сути, помрачнение разума и истерия, прежние страхи и беспочвенные подозрения возобладали в нем. Признался себе, что в том немалое его упущение — ведь видел, что не все ладно с братом, но не принял меры, занятый своими заботами. Да и тот доверительный контакт между ними, без которого невозможно хоть как-то вмешаться, незаметно растаял, сменился раздражением и недовольством. Страха или злости не испытывал, лишь обиду на себя, что напрасно доверился родному по крови, но не душе человеку, потратил столько сил и душевных стараний ради того, кто этого недостоин. Тут же одернул — не ради Павла, а родины, именно для ее блага приложил свои способности и знания. Выслушал до конца брата-государя, после, сказав лишь: — Честь имею, — покинул ставшую чужой и неприятной императорскую резиденцию.

Из чувства долга продолжал исполнять служебные обязанности, пока через неделю его не сменил новый канцлер — тот самый Воронцов, — еще увидел на лице преемника торжествующую ухмылку и злорадство — по-видимому, Павел сообщил о предъявленных тому обвинениях. А вскоре получил из императорской канцелярии указ о понижении воинского чина до вице-адмирала и предписание о ссылке в Тверь, по месту его первого имения. В принципе, Лексей ожидал худшего, вплоть до ссылки в Сибирь или какую-нибудь Тьмутаракань, но, по-видимому, чуть поостыв, государь сам понял несуразность подобной меры — по голому подозрению без каких-либо доказательств обвинять в государственной измене героя победы над флотом Англии было бы чересчур. А так выходит опала, самодержец удалил из столицы за какую-то провинность, что нередко случалось прежде с другими мужами и ничего особого в том нет. Ведь милость правителя изменчива, как погода в марте — сегодня ты в опале, а завтра снова на коне. Дать чин ниже вице-адмирала Павел не мог по уложению о статусе кавалера ордена Андрея Первозванного, лишать же сей награды не решился — вызвал бы совсем не нужный ему скандал.

Лексей не скрывал от родных случившийся конфликт с государем и его последствия — пусть лучше узнают от него, чем от досужих языков, да еще со всякими домыслами. Восприняли без особых причитаний, хотя без них не обошлось по понятной причине — к хорошему быстро привыкаешь и терять его нелегко. В большей мере это относилось к Томе — она на удивление быстро освоилась в столичной жизни, по-видимому, сказались природный ум и бойкий нрав. Уже не пугалась шума и многолюдья крупного города, даже почувствовала вкус к его благам, от домашних удобств вроде ватерклозета или прислуги до всевозможных магазинов и зрелищ. Сейчас и не скажешь, что эта важная дама еще пять лет назад довольствовалась прокопченным чумом и даже не ведала о достоинствах цивилизации. С присущей ей непосредственностью высказалась Лексею:

— Ты наш муж и мы пойдем за тобой куда угодно, хоть обратно в тундру. Правда, я здесь уже привыкла, да и дети наши тоже, не знаю, как им будет на новом месте. Надеюсь, что твой брат не обойдется с нами плохо, иначе бог покарает его за несправедливость!

Тут вмешалась Надя — всплеснув руками, проговорила с укоризной: — Так нельзя, Тома, государь помазанник божий, а ты его хулишь! Может быть, он не прав, как с Лексеем, но желать ему зла грешно. Мы можем только молиться за просветление разума, коль он помутился — тьфу на меня, что я горожу! Это ты меня, Тома, с толку сбиваешь, наводишь на грех!

Обе рассмеялись, а потом уже более спокойно одна за другой поддержали мужа:

— Тома: — Лексей, не тужи, мы будем вместе, чтобы ни случилось!

— Надя: — Твоей вины нет и все будет хорошо, бог заступится за нас!

В предписании срок не оговаривался, но тянуть с отъездом Лексей не стал. За неделю завершил срочные дела, среди них самое важное — уговорил начальство кадетского корпуса оставить старших сыновей. Их уже собирались отчислять как лиц не из дворянского сословия, лишь после немалой мзды и некоторых обязательств в будущем пошли навстречу опальному адмиралу. Отправился в дорогу перед самым ненастьем с последним обозом из Твери, рискуя застрять где-то на тракте, но оставаться еще месяц в ожидании санного пути не желал. И без того смурное от невольной обиды состояние не хотел усугублять лишними переживаниями от злопыхательства тех, кто еще недавно лебезил, а сейчас норовил досадить больнее. Даже родной брат — уж что ему неймется, — велел выставить пост у его ворот, как будто он под домашним арестом!

На третий день пути начались дожди, но пока моросящие и то временами. Дорогу еще не развезло, сильные кони тянули нанятые Лексеем тяжелые дормезы без особого труда. Обоз шел спешно, в день проходили два перегона — возничие не жалели ни себя ни лошадей, стараясь пройти как можно больше до распутицы. В какой-то мере повезло, ливни застали почти в самом конце пути, в паре десятков верст от Твери. Преодолели их немалым трудом, люди помогали друг другу, вытягивая повозки из вязкого грунта. Лексей трудился наравне с другими, нисколько не чинясь, вызывая удивленные взгляды и перешептывание попутчиков, знавших от кучеров, что тот важный барин. Один из купцов как-то осмелился подойти и заговорить, когда общими усилиями вытянули обоз из очередной грязевой каши и дали небольшой отдых лошадям: