Владимир Ли - Сын императрицы. Дилогия [СИ]

Лексей всем нутром чувствовал, что на счету каждый день, вот-вот случится с Павлом непоправимое, а потом и с ним. Ждать, когда просохнут дороги, не оставалось времени, а ехать на экипаже не имело смысла — далеко не уедет, завязнет. Вот и пришлось выезжать темной мартовской ночью на коне, впервые за многие годы, вспоминая былые навыки верховой езды. Женам не стал говорить, куда и зачем он едет, лишь о том, что у него спешное дело и займет оно две недели, а может быть и месяц. Компаньонов тоже предупредил, велел начинать без него — у них уже ранее были оговорены ближайшие планы и могли справиться сами. Лишь попросил держать его отъезд в тайне — ни к чему кому-то знать, что он выехал без спросу. Еще сменил личину, нарядился под купца средней руки, а вместо приказчика взял с собой крепкого молодца, служившего у него в особняке охранником.

Вот так, вдвоем, добирались по тракту в столицу почти неделю. Жалели коней, вязнущих в густом месиве, добрую треть пути шли на своих ногах. Им изредка встречались такие же бедолаги, по каким-то своим надобностям терпящие трудности распутицы. Ночевали в постоялых дворах, почти пустых в это время, а на рассвете поднимались и следовали дальше. Благо еще, что обошлось без встречи с лихими людьми, нередко промышлявших разбоем на тракте. Впрочем, были готовы к тому — каждый прихватил с собой пару кавалерийских карабинов, притороченных к седлу в кобурах, и пистолеты за поясом, запас патронов к ним, достаточный для боя с небольшой шайкой. Пару раз довелось пережить нападение стай оголодавших волков, но отбились, перебив десяток из них, а те, что прорвались к ним вплотную, отвернули перед вставшим на их пути Лексеем.

Уже перед самым городом остановили на заставе — старшему караула показалась подозрительной подорожная, выписанная на имя тверского купца, стал придираться к ней, что она не той формы, да и к самим путникам, мол, они схожи с бродягами, которым не место в стольном граде. Пришлось Лексею показать бдительному стражу гильдейскую грамоту, которую, как и подорожную, Савва спешно выписал у секретаря управы на вымышленное имя за немалое вознаграждение. Ею и доказал, что он честный купец, а не весть кто перекати поле, подкрепив свое слово достаточной мздой. В какой-то момент забеспокоился, когда капрал всматривался в него уж очень пристально, как бы пытаясь узнать в нем кого-то знакомого, но не выдал себя, вел по-прежнему обходительно, без тени волнения. С каким-то заметным сомнением тот все же пропустил и путники проехали неспешной рысью в город.

За время в пути Лексей как-то вжился в образ купца, да и вид принял подходящий тому — стрижка кружком, борода, пусть небольшая, на голове картуз с нависающим над глазами козырьком, серый кафтан из грубого сукна. Так что с первого взгляда вряд ли узнали бы в нем прежнего вельможу, но все же сторожился в городе, избегал те места, где мог случайно встретить знакомых. Остановился со своим спутником в постоялом дворе на южной окраине, сразу поднялся в снятую комнату, велев прислуживавшей девице принести туда воды помыться и ужин. А когда стемнело, отправился окольными путями к острову в месте слияния Мойки и Фонтанки, на нем и располагался замок Павла. Обходил стороной посты будочников, впрочем, особо не утруждавших себя обходом участка, но собаки, которых нижние чины полиции нередко заводили, могли поднять лишний шум. У самого острова прошелся вдоль берега Фонтанки, подыскивая средство переправы через реку — идти по мосту не имело смысла даже ночью, уж императорский дворец с проходом к нему охранялся не в пример бдительнее.

Нашел небольшой плот почти на версту выше дворца — его вытащили на берег и не удосужились приковать цепью, как лодки, даже шест оставили рядом. На нем и переправился через реку, стараясь плыть тихо, не поднимая плеска. Вслушивался к каждому звуку, приближаясь к цели, но вокруг стояла тишина — по-видимому, все уже улеглись, да и время подошло к полуночи. Пристал к берегу чуть выше ограды замка, обошел ее до места напротив пруда, а когда перелезал через нее, зацепился полой кафтана за острый наконечник решетки и повис в метре от земли. Чертыхаясь про себя и кляня брата за вынужденные приключения, кое-как высвободился из пут одежды и спустился, оставив ее на ограде. Потом долго искал в почти полной темноте потайной вход, а затем отпирающий его камень и наконец вошел в обложенный камнем проход, голова же упиралась в низкий свод. Зажег прихваченную с собой свечу, после, пригнувшись, медленно двинулся вперед, оглядывая серые стены и пол, невольно ожидая какой-то опасности, возможной ловушки. Хотя о подобных подвохах Павел не упоминал, но все же перестраховался — береженого бог бережет, особенно с таким братом!

Похоже, что Лексей напрасно грешил на паранойю родственничка — ни ловчих ям, ни проваливающегося пола не обнаружил, также как и взведенных самострелов или ружей. Да и ход не длился долго, метров через тридцать уперся в узкую дверь с таким же камнем-ключом. Правда, открывалась туго, со скрежетом, видно, петли вообще не смазывали. Попал в какой-то чулан, почти пустой, лишь пара шкафов и умывальник стояли вдоль стены, да еще в углу за ширмой виднелся стульчак с горшком — по-видимому, здесь у Павла находилась уборная. Следующая же дверь вела в опочивальню, еще от входа увидел лежащего в постели брата — он не спал, его блестящие в свете свечи глаза смотрели на Лексея, а иссохшее за время болезни лицо сморщилось в гримасе, наверное, от радости при виде родного человека, а не какого-нибудь татя, пришедшего совершить свое черное дело.

Оглядевшись и не увидев стула, Лексей подошел ближе и присел на краешек кровати, взял в свою руку горячую ладонь брата и проговорил негромко, почти шепотом: — Вот я приехал, а как же ты?

Тот лишь замычал, пытаясь что-то сказал, после чуть покачал в стороны головой и уставился в глаза, явно ожидая от Лексея не слов, а другого. Настраиваться на связь с ним долго не пришлось, уже через минуту услышал: — Лексей, мне плохо — все болит, даже спать не могу и никто мне не поможет. В последнюю неделю даже лекарь не заходит, наверное, ждет, когда я сам подохну!

Также мысленно передал брату: — Павел, держись, тебе нельзя помирать — пока ты жив, недруги еще боятся натворить бед. Давай, я посмотрю тебя, может быть, смогу помочь.

После согласного кивка взял того за плечи, так, глядя в упор друг другу в глаза, слились душами и сердцами. Чувствовал всю ту боль, что захватила брата, его страдания и отчаяние, они уже растворились в нем самом, как будто именно он умирал. Сознание уходило в мир мрака, всей оставшейся волей воспротивился тому покою, что тянула в сладкое небытие. Давно уже не испытывал такого душевного напряжения, отчасти размяк, сейчас же рвал внутри себя жилы, но не сдавался. Потерял счет времени, минуты и часы складывались в годы, а боль все не уходила, накатывалась волна за волной, как будто старалась утопить в своей пучине безвозвратно. А когда уже воля почти покинула его, держался лишь на крохах духа, вдруг резко все поменялось — боль внезапно ушла, ее сменила огромная усталость и Лексей отдался ей, отпустил брата и упал рядом с ним в беспамятстве.